Однажды на Лубянке меня привели на допрос к самому Абакумову [201] , который спросил: «Почему так упрям твой Борис?» А потом со злобой в голосе произнес: «Должно быть, он нас так презирает и ненавидит» [202] .

Осужденная «тройкой» на пять лет лагерей по статье 58–10 части 1 «за антисоветскую агитацию и связь с лицами, подозреваемыми в шпионаже» (Пастернак числился на Лубянке как английский шпион), я была сослана в мордовский концлагерь. Узнав от мамы адрес концлагеря, Боря стал посылать мне письма. Но они до меня не доходили, так как письма не от родственников осужденным не отдавали. Тогда Боря уговорился с моей мамой и стал присылать мне свои чудесные письма от ее имени — Марии Николаевны Костко [203] .

Ко мне в лагерь приходили открытки, подписанные «твоя мама» и написанные рукой Бори и его сердцем. Читаю милый почерк в открытке от 31 мая 1951 года: «Дорогая моя, Олюша, прелесть моя! Б. на днях видел тебя во сне. Он послал тебе однажды большое письмо и стихи, кроме того, я послала как-то несколько книжек. Видимо, все это пропало. Бог с тобой, родная моя. Все это как сон. Целую тебя без конца. Твоя мама».

Я стала просить начальство найти то письмо и стихи. Измученная концлагерем, совсем зачахла и попала в лазарет. Видимо, это куда-то донесли наверх и вдруг, в конце жаркого лета 1951 года, в лагерь прорвалась Борина зеленая тетрадка со стихами и его большое письмо на 12 страницах. Он написал, что эти стихи — выражение его боли и любви ко мне. Стихи Евангельского цикла и пронзительное «Свидание» вернули меня к жизни [204] .

Наступил март 1953 года, и изверг, 30 лет истязавший страну, уничтоживший миллионы ее ярких умов и талантов, «наконец сдох» (слова актрисы Любови Орловой). Меня освободили 4 мая 1953 года по ворошиловской амнистии. Вскоре я вернулась в Москву, где мне не разрешалось постоянно жить.

У Бори возникла какая-то боязнь первой встречи. Ему казалось, что я буду после концлагеря опустошенной и уродливой, а его преклонение перед красотой женщины было абсолютным. Волнение охватило меня, а Борю, как он мне позже сказал, пробирала дрожь, когда приближалось время нашей встречи у любимой скамейки на Чистых прудах. Я надела его любимое платье, которое, как рассказала мне мама, Боря не разрешил продать после моего ареста. Маму и детей спасла постоянная помощь Бориса Леонидовича. Он не забывал о моих близких, даже попав в больницу с инфарктом осенью 1952 года.

Я спешила на встречу с Борей. Повернув с Потаповского переулка к бульвару, перешла трамвайную линию Аннушки и сразу увидела издали Борю, вышагивающего у нашей скамейки. На ней он не смог поцеловать меня в тот последний вечер 1949 года перед арестом из-за мрачного типа, следившего за нами самым наглым образом. Мое сердце тревожно забилось, и я ускорила шаги. Боря, как от удара током, поднял глаза и застыл, словно завороженный. А затем бросился ко мне, обхватил, стал беспрерывно целовать, и слезы лились градом. На окружающих мы не обращали внимания, да и они, видимо, понимали, что происходило. Тогда многие возвращались из сталинских тюрем и концлагерей. А когда, обнявшись, мы пошли по аллее бульвара, Боря сказал:

— Знаешь, Олюшка, а ты стала еще краше.

Потом наступило наше удивительное измалковское житие, когда Боря молодел день ото дня, несмотря на его перламутровую седину. Его охватил небывалый творческий подъем. Написаны были одиннадцать стихотворений в тетрадь Юрия Живаго, по-новому создавалась вторая часть романа, и энергично изменялся перевод «Фауста».

Боря постоянно просил меня рассказывать о тюрьме и концлагере. Я делала это неохотно, невольно возникали картины человеческой низости, предательства и лжи во имя угоды «кумовьям» и наглому лагерному начальству.

Боря повторял, что это не должно забываться. Слушая мои печальные лагерные повести, Боря нередко плакал, нежно обнимал меня и тихо повторял:

— Как хорошо, что ты не сломалась, не озлобилась. Бог тебя сохранил для меня, и теперь мы всегда будем вместе.

В один из июльских дней он читал мне в Измалкове новую строфу перевода о первой встрече Фауста с Маргаритой:

— Это мои слова о тебе, Олюшка, — говорил мне Боря.

Каждый день стали появляться новые части перевода «Фауста». Боря радовался:

— Я опять говорю, Лелюша, губами Фауста, словами Фауста, обращенными к Маргарите: «Как ты бледна, моя краса, моя вина». Это все тебе адресовано. Ведь «Фауст» почти весь — про нас с тобой, я его чувствую всей дрожью жилок. Я знаю, что не успел написать Гете, и хочу это дать в переводе, даже отходя от текста оригинала.

В письме к Ольге Фрейденберг 30 декабря 1953 года Пастернак сообщал: «Мне удалось переделать чудовищную махину обоечастного Фауста, как мне хотелось».

Я знаю, что много хорошего в переводе. Но как мне рассказать тебе, что этот «Фауст» весь был в жизни, что он переведен кровью сердца, что одновременно с работой и рядом с ней были и тюрьма, и прочее, и все эти ужасы, и вина, и верность. <…> Не хватило смелости отойти от буквы подлинника чуть-чуть больше в сторону на свободу. В остальном же все звучит и выглядит, как мне хотелось, все отлилось в ту форму, о которой я мечтал. <…> Я не могу ничего тебе сказать о том подпольном признании, которым балует меня судьба. <…> Мне ХОРОШО, Оля!

Художник Гончаров изобразил Маргариту в книге очень похожей на меня [207] . Когда я удивленно сказала об этом Боре, он ответил, что Гончаров «видел нас вместе несколько раз в театре и хорошо запомнил твою ясность и красоту. Он показывал мне несколько рисунков Маргариты, и я был доволен тем, как он тебя, Олюшка, представлял».

Пастернак написал сестрам в Англию обо мне, и затем мы обменялись письмами. Из письма в августе 1958 года, посланного Пастернаком сестре Жозефине: «Если хотите знать, какая Ольга Всеволодовна с виду, взгляните на страницу 190 книги, на Маргариту у окна, она почти списана с нее. Покажите эту иллюстрацию Жоржу, когда он вернется, чтобы он подтвердил вам сходство [208] ».

О своих переводах Шекспира Боря написал: «Подобно оригиналу, перевод должен производить впечатление жизни, а не словесности».

Трагедия «Фауст» в переводе Пастернака была представлена музею Гете в Веймаре, и Борис Леонидович получил в награду от музея памятную медаль Гете с профилем великого немца.

В Измалкове Боря читал мне письма — поздравления с днем его рождения, и в нескольких из них выражалась благодарность за замечательный перевод «Фауста». Были пожелания скорейшей постановки этой трагедии на сцене достойного театра. И тогда Боря, лукаво улыбаясь, меня спрашивает:

— Как ты, Олюшка, считаешь, какая музыка может сопровождать постановку трагедии «Фауст»?

Я смутилась и говорю Боре, что не настолько музыкальна, чтобы предложить музыку к такой необыкновенной пьесе, как «Фауст» Гете. Но мне очень нравится музыка Моцарта. Борис Леонидович прямо подпрыгнул с радостным возгласом:

— Ну, знаешь, это тебя само Провидение озарило! Ведь когда Гете впервые услышал оперу Моцарта «Дон Жуан», то восхищенно воскликнул: «Только эта музыка выражает всю трагедию моего Фауста». А я переводил «Фауста» и думал о тебе, моя милая Маргарита.

Следователь:Чем была вызвана ваша связь с Пастернаком? Ведь он много старше вас.

Ивинская:Любовью.

Следователь:Нет, вы были связаны общностью ваших политических взглядов и изменнических намерений. Чем вы объясняете, что он поддерживал связь с репрессированными, враждебно настроенными людьми?

Ивинская:Он им оказывал материальную поддержку, так как они находились в тяжелом положении. Так, он помогал деньгами Ариадне Эфрон, Анастасии Цветаевой.

Следователь:Вам известно, что он систематически встречался с женой врага народа Тициана Табидзе [209] ?

Ивинская:Да, известно, он оказывал поддержку жене своего друга. Также, как я уже говорила, он оказывал материальную поддержку Анне Ахматовой [210] .

<…>

Следователь:Расскажите о своем знакомстве с Холдкрофт Анной Ивановной.

Ивинская:Я впервые слышу это имя.

Следователь:Вы лжете следствию. Это консул английского посольства, она была на чтении Пастернака, где были и вы.

Ивинская:На чтении было много народа, я ее не помню.

Следователь:Продолжаете отрицать [211] . С кем еще из иностранцев встречался Пастернак в вашем присутствии?

Ивинская:Не помню.

Следователь:Опять лжете. Свидетель П. показывает, что на вечере Петефи с Пастернаком разговаривал венгерский посол, а вы стояли рядом [212] . Охарактеризуйте политические настроения Пастернака. Что вам известно о проводимой им вражеской работе, проанглийских настроениях и изменнических намерениях?

Ивинская:Его нельзя отнести к категории антисоветски настроенных людей. Изменнических намерений у него не было. Он всегда любил Родину.

Следователь:Но у вас изъята книга на английском языке о творчестве Пастернака. Как она к вам попала?

Ивинская:Эту книгу мне подарил Борис Пастернак. Это монография о его отце, художнике. Книга была издана в Лондоне.