Графъ обвелъ глазами присутствующихъ и молвилъ:

— Разсудокъ къ несчастному вернулся.

— Понятно вернулся, разъ табакерку своровалъ! — раздались голоса.

Тутъ ударила пушка съ крпости. Больной закрестился, залопоталъ: «не богъ, не богъ!» и хотлъ выскочить изъ шубы и пуститься бжать въ мокромъ бль, но его удержали. На набережной былъ и асессоръ Исленевъ, и жена его; оба находились въ сильномъ возбужденіи, и асессоръ казался пьянымъ. Каліостро хотлъ-было хать домой переодться, такъ какъ, не разсчитывая самъ на ванну, не захватилъ съ собою перемны платья, какъ вдругъ къ мсту происшествія подкатила открытая коляска, въ которой важно сидла Лоренца, а рядомъ пахмуренный Потемкинъ. Лоренца выскочила къ мужу и стала его разспрашивать, но снова толпа шарахнулась, разступилась и глазамъ всхъ предстала Императрица съ маленькимъ зонтикомъ и лорнетомъ у глазъ. Коляска Государыни остановилась почти у самаго тротуара. Обозрвъ мокраго Каліостро, разряженную Лоренцу, смущеннаго Потемкина, мокраго же въ одномъ бль изъ-подъ шубы Желугина и прочихъ, Екатерина улыбнулась и промолвила:

— Да тутъ все знакомые! Я думала, наводненіе, а это графъ чудеситъ. Но что это за люди?

— Я не богъ, я не богъ, я Васька Желугинъ! — затараторилъ излчившійся, пытаясь выскочить изъ своего тулупа.

— Что это за шутъ? Юродивый?

Екатерина нахмурилась.

— Разумйте языцы! — гнусаво и очень громко возгласилъ асессоръ и ударилъ себя въ грудь. — Цлитель и спаситель, графъ Калоша, благодтель! — онъ тянулся поцловать у Каліостро руку, жена его тянула за полу, ваточный картузъ свалился, а за нимъ растянулся и самь асессоръ.

— Онъ пьянъ! — сказала Императрица, — убрать, пусть проспится.

— Матушка, Государыня, десять лтъ ходилъ съ ракомъ!.. — завопилъ-было Исленевъ, но его подняли и уволокли.

— А кто же эта дама? — дальше спрашивала Екатерина, снова поднимая лорнетъ, который она опустила на время выступлепія Желугина и Исленева.

— Моя супруга, графиня Каліостро.

Лоренца присла чуть не до земли.

Императрица долго смотрла на нее и на Потемкина, наконецъ, молвила:

— Я и не знала, что графиня такъ хороша.

— Для меня хороша, она мн жена.

— Ну, я думаю, что графиня и не для одного графа хороша! — сказала Государыня и дала знакъ трогать, но, обернувшись, еще добавила — Что это, граф, я слышала вздоръ какой-то. Думаю, что враки. Вдь ты же полковникъ испанской службы, а Нормандесъ увряетъ, что нтъ у нихъ въ спискахъ полковника Каліостро. Путаетъ наврно. Ну, будь здоровъ, не простудись.

Дла Каліостро пошли все хуже. Императрица стала къ нему замтно холодна, съ нею вмст и дворъ не такь сталъ относиться къ графу. Доктора съ Роджерсономъ во глав заволновались и стали распускать всякія сплетни про своего конкурента. Говорили, что онъ излчиваетъ только нервозныхъ субъектовъ или мигрени. Про ребенка, котораго онъ вернулъ къ жизни, увряли, что тотъ былъ просто подмненъ другимъ. Баронъ Гейкинъ и графъ Герцъ злословили и острили насчетъ Каліостро во всхъ салонахъ. Самъ Потемкинъ сталъ какъ-то неровенъ и не такъ часто бесдовалъ съ учителемъ, предпочитая почти открыто выставлять Лоренцу какъ свою любовницу. Это грозило скандаломъ.

Кавалеръ Карберонъ, Мелиссино и другіе друзья совтовали Каліостро ухать, тмъ боле, что Адамъ Понинскій зазывалъ графа въ Польшу, а шведскій король Густавъ тоже передавалъ свое приглашеніе, спеціально приславъ въ Петербургъ полковника Толля. Проборовшись съ врачами почти годъ, Каліостро выхалъ изъ Пегербурга въ апрл 1780 года, при чемъ полиціи донесли, что графъ выхалъ изъ всхъ заставъ. Везд его видли, и везд онъ оставилъ свою подпись. Куда онъ выхалъ съ заплаканной Лоренцой, было неизвстно, но пріхалъ онъ тмъ жс апрлемъ въ Варшаву.

Въ польской столиц Каліостро встртили любезно и пышно. Пріхавшій раньше него Понинскій всхъ предупредилъ о прибытіи великаго учителя, расхваливая его силу, будто это возвышало въ общественныхъ глазахъ и самого пригласившаго. Ложа тампліеровъ ждала съ нетерпніемъ графа, ожидая отъ него новыхъ откровеній; варшавскіе алхимики и каббалисты, а ихъ было не мало, интересовались его химическими опытами и пресловутымъ свтящимся камнемъ, о который можно зажигать свчи, и который гаснетъ отъ простого прикосиовенія рукава; дамы мечтали о предсказаніяхъ и интересовались графиней Лоренцой, а самъ Адамъ Понинскій фантазировалъ, что онъ выпроситъ у Каліостро домашняго духа и будетъ водить его гайдукомъ. Собственно говоря, Варшаву они только прохали, прямо отправившись въ загородный домъ Понинскаго, гд для Каліостро были отведены пять комнатъ, и въ отдльномъ флигел тотчасъ же начали устраивать лабораторію подъ присмотромъ пана Мосчинскаго. Въ первый же свой выходъ въ лож Каліостро всхъ поразилъ слдующей демонстраціей. Велвъ всмъ присутствующимъ подписаться на пергамент, онъ сжегъ его у всхъ на глазахъ и потомъ тайными формулами заставилъ тотъ же свитокъ упасть съ неба нетронутымъ, съ полными, даже не закоптившимися подписями. Нсколько свтскихъ предсказаній упрочили его извстность.

Но здсь мало говорили о возрожденіи духа и еще мене были склонны къ сентимептальному прекраснодушію митавцевъ.

Варшавяне требовали золота, каббалистическихъ брильянтовъ, свтящихся камней и поразительныхъ успховъ въ разныхъ областяхъ, кончая успхомъ у женщинъ. Адамъ Попинскій былъ капризный и великодушный человкъ, но, зараженный духомъ среды, часто поражалъ Каліостро грубостью и недуховностью своихъ желаній и требованій.

Лоренца зато была въ полномъ восторг отъ привольной и пышной варшавской жизни. Имя и постороннія знакомства, кром масонскихъ кружковъ, Понинскій ввелъ итальянку въ общество, наполнявшее свое время прогулками, праздниками, театрами и балами. Время было лтнее, Лоренца часто здила по усадьбамъ, всегда сопровождаемая именитыми и неименитыми кавадерами, которымъ нравилось свободное обращеніе и полудтская красота графини.

Въ іюн, въ день рожденія графини Каліостро, Понинскій устроилъ роскошный вечеръ и ночной праздникъ у себя за городомъ. Ожидали массу гостей и самого короля, несчастнаго Станислава-Августа Понятовскаго. Посл обда гости разсыпались по саду; на лужайк предполагались танцы, по озеру здили ложечники въ голубыхъ кунтушахъ, и эхо смягчало до ижнаго воркованья охотничьи hallali и мазурки. Надъ высокими липами и каштанами лиловло сладкое дымное небо, будто въ истом мерцали звзды; мальчики бгали, высоко поднявъ подносы со сластями или темнымъ медомъ, разбуженныя пчелы, жужжа, падали на траву, гд горли еле видные при пестрыхъ фонаряхъ свтляки. Начался фейерверкъ: кружились, взлетали, щелкали, шппли и лопались разноцвтныя брызги; съ далекой псарни каждому взрыву отвчалъ долгій лай, пробуждая дальше, какъ эхо, лай деревеяскихъ шавокъ за Вислой.