Марино достал из кармана зажигалку.

— Марку, модель и все использованные ленты, — напомнила я.

Он закурил.

— И проверь, какая есть в доме почтовая и писчая бумага. Я бы предложила еще собрать золу в камине. Сохранить ее очень трудно и…

— Не обижайся, док, но ты напоминаешь мою мамашу.

— Я серьезно, Марино!

— Конечно, серьезно. И я серьезно — иди и выспись.

Как и я, лейтенант пребывал не в лучшем настроении и, скорее всего, тоже не выспался.

Подъездная площадка пустовала, на цементном полу чернели масляные пятна. Внутри морга назойливо жужжали лампы дневного света и гудели генераторы — в рабочие дни этот шум терялся в общей деловой суете. Я вошла в холодильник и, как всегда, невольно задержала дыхание, когда в лицо ударил сдобренный неприятным запахом поток воздуха.

Их тела лежали на каталках у левой стены. Я подняла синтетическую простыню, прикрывавшую Стерлинг Харпер, и, наверное, из-за усталости вдруг ощутила невероятную слабость. Колени задрожали, пальцы разжались, и саквояж упал под ноги. Перед моими глазами предстало утонченно-красивое лицо с расширившимися от ужаса глазами, когда она, открыв заднюю дверь, увидела меня в окровавленных перчатках над телом ее брата. Теперь они оба были здесь, брат и сестра. Я опустила простыню на безжизненное, как резиновая маска, лицо. Со всех сторон меня окружали голые ступни с висящими на них бирками.

Еще только войдя в холодильник, я заметила под каталкой Стерлинг Харпер желтую упаковку из-под фотопленки, но, лишь наклонившись за саквояжем, взглянула на нее внимательнее и заметила кое-что необычное. Коробка была из-под пленки «Кодак», тридцать пять миллиметров, двадцать четыре кадра. Мы же, в соответствии с заключенным контрактом, пользовались пленкой «Фуджи» на тридцать шесть кадров. Санитары, доставившие тело мисс Харпер, давно ушли и никаких фотографий они бы делать не стали.

Я вышла в коридор и сразу обратила внимание на мигающее световое табло лифта. Кабина остановилась на втором этаже. В здании кто-то был! Возможно, всего лишь охранник, совершавший дежурный обход. Но если учесть коробку из-под пленки… По спине побежали мурашки. Крепко сжимая ручку саквояжа, я двинулась вверх по лестнице, остановилась на площадке второго этажа и осторожно приоткрыла дверь. Двери кабинетов восточного крыла были закрыты, свет потушен. Я повернула направо, в главный коридор, миновала пустой класс, библиотеку, кабинет Филдинга. Пусто. Тихо. Никого. На всякий случай я решила заглянуть в свой офис и позвонить охраннику.

Страх парализует. На какое-то мгновение мой мозг отключился, а ноги приросли к полу. Незнакомец работал ловко и бесшумно, перебирая карточки в выдвинутом ящике. Воротник темно-синей куртки поднят, верхняя часть лица скрыта большими очками с затемненными стеклами, на руках хирургические перчатки. С мощного, как у борца, плеча свисал фотоаппарат на широком кожаном ремне. Мне незваный гость показался здоровенным и крепким, как каменная стена. Отступить, спрятаться было уже невозможно. Руки в перчатках замерли.

Меня спас рефлекс. Когда незнакомец повернулся и сделал первый шаг, саквояж уже летел к нему по дуге, как снаряд молотобойца. Удар пришелся как раз между ног и с такой силой, что очки свалились на пол. Незнакомец согнулся от боли, предоставив мне прекрасный шанс нанести удар ногой по лодыжке. Он рухнул, ударившись ребрами об объектив фотоаппарата.

Рассыпая содержимое, я уже шарила в саквояже, где всегда лежал баллончик со слезоточивым газом. Густая струя ударила в лицо — мой противник взревел, вцепился пальцами в глаза и покатился по полу. Я схватила телефон и набрала знакомый номер. Потом еще раз, для пущей уверенности, брызнула незнакомцу в лицо. По коридору уже бежал охранник. Немного погодя примчались копы. Задержанный истерично требовал отвезти его в больницу, но у полицейских жалобные вопли сочувствия не вызвали. Мужчину скрутили, заковали в наручники и потащили в машину.

Судя по водительскому удостоверению, звали его Джеб Прайс, ему было тридцать четыре года, и проживал он в Вашингтоне, округ Колумбия. За поясом брюк мистер Прайс носил автоматический «смит-вессон» калибра девять миллиметров с четырнадцатью патронами в обойме и одним в стволе.

Я не помнила, как добралась до приемной, где на доске висели ключи от выделенной мне временно другой служебной машины, и пришла в себя, только когда уже в сумерках подъехала к собственному дому. Только тогда я заметила, что сижу за рулем темно-синего фургона — огромного, предназначенного для перевозки тел, с занавешенным задним окошком и складным трапом в багажном отделении. Автомобиль представлял собой нечто среднее между семейным фургоном и катафалком, а припарковать его оказалось, на мой взгляд, немногим легче, чем пришвартовать к причалу яхту английской королевы.

Я не стала ни прослушивать поступившие сообщения, ни отключать автоответчик, а прямиком, как зомби, проковыляла наверх. Болело правое плечо. Ныл локоть. Пальцы на руке онемели. Сложив одежду на стуле, я приняла горячую ванну и наконец без сил упала на кровать. Сон. Глубокий-глубокий. Как погружение в небытие. Как умирание. Тьма обступала, сгущалась, и я пыталась плыть в ней, но тело, словно свинцовое, опускалось вниз…

Звонок стоявшего у кровати телефона оборвал автоответчик.

— …не знаю, когда смогу перезвонить, поэтому слушай. Пожалуйста, Кей, слушай внимательно. Я знаю про Кэри Харпера…

Сердце заколотилось, и я открыла глаза. Настойчивый голос Марка вывел меня из ступора.

— …пожалуйста, держись от этого дела подальше. Не вмешивайся. Пожалуйста. Позвоню, как только смогу…

К тому времени как я дотянулась до трубки и поднесла ее к уху, голос уже сменили частые гудки. Я прослушала сообщение сначала, упала на подушку и расплакалась.

На следующее утро Марино появился в морге в тот момент, когда я делала Y-образный разрез грудной клетки на теле Кэри Харпера.