“Что, если Мэнсон потребует немедленного начала процесса?”

Мы с Аароном подолгу обсуждали такую возможность. Подсудимый имеет конституционное право на скорый суд и законное право предстать перед судом уже через шестьдесят дней после получения обвинительного акта. Если Мэнсон намерен настаивать на скорейшем рассмотрении дела, у нас возникают серьезные неприятности.

Нам требовалось время — по двум причинам. Нам все еще отчаянно недоставало улик, подтверждающих показания Сьюзен Аткинс, — и это при том условии (самом по себе маловероятном), что она согласится повторить их в суде. К тому же двое из подсудимых — Уотсон и Кренвинкль — все еще находятся за пределами штата. По досадному совпадению, именно против этих двоих у нас имелись вещественные доказательства вины — иначе говоря, отпечатки пальцев в доме Тейт. Если нам предстоит общий суд над всеми подельниками, чего бы нам хотелось, то потребуется хотя бы кто-то из этих двух на скамье подсудимых.

Я предложил блефовать. Всякий раз, как мы окажемся в суде, нам следует показывать, что мы рассчитываем начать процесс по возможности скорее. Единственная наша надежда — в том, что Мэнсон может счесть, что это ему не на руку, и начать затягивать рассмотрение дела.

То была чистая игра. Оставалась вполне реальная возможность того, что Чарли раскусит наш блеф и скажет, с этой его странной улыбочкой: “О’кей, давайте судиться немедленно”.

Январь 1970 года

Служебная записка. От кого: зам. ОП Винсента Буглиози. Кому: окружному прокурору Эвеллу Янгеру. Тема: состояние дел Тейт и Лабианка.

Докладная занимала тринадцать страниц, но всю суть документа выражал один-единственный абзац:

“Без показаний Сьюзен Аткинс по делу Тейт доказательства вины двух из пяти подсудимых [Мэнсона и Касабьян] довольно спорны. Без ее показаний по “делу Лабианка” доказательства вины пяти из шести подсудимых [всех, за исключением Ван Хоутен] отсутствуют".

В прямом смысле. Без помощи Сэди мы ничего не могли доказать.

На 2 января я назначил встречу со следователями по обоим делам и передал им список необходимых действий, насчитывавший сорок два пункта.

Многие уже повторно легли на бумагу: надо осмотреть местность, где найдены одежда и револьвер, поискать там ножи. Надо выяснить, сумел ли Гранадо “совместить” обувь, привезенную нами в ноябре, с кровавым отпечатком каблука, оставленным на дорожке у дома Тейт. В ОНЭ уже должны были прийти к каким-то выводам относительно кусачек и найденных телевизионщиками предметов одежды. Где хранится аудиозапись показаний двух старателей, Крокетта и Постона, сделанная помощником шерифа округа Инио Уордом? Где отчет об оплате междугородных переговоров по домам Тейт и Лабианка, а также по ранчо Спана? Телефонные компании уничтожают данные через полгода; надо бы поспешить.

Многие из этих действий представляли собой элементарные следственные шаги, логично вытекающие из предыдущих и, по-моему, вполне доступные смекалке самих следователей, которым стоило бы предпринять их и без наших подсказок… Получить у Аткинс образец письма печатными буквами и сравнить его с надписью “PIG” на парадной двери дома Тейт. То же — касательно подсудимых Ван Хоутен, Кренвинкль и Уотсона; необходимо сравнить образцы их письма с надписями в доме Лабианка. Где, наконец, подробный отчет об украденных из того же дома кредитных картах (мы надеялись найти чеки на продажу веревок или складных карманных ножей)? ДеКарло говорил, в июне 1969 года они с Мэнсоном покупали трехжильную нейлоновую веревку в магазине “Джек Фрост” в Санта-Монике; надо спросить у тамошних служащих, продавалась ли у них такая веревка, и не узнают ли они кого-то в “Семейном фотоальбоме” — в частности, Мэнсона и/или ДеКарло. Кроме того, надо бы показать фотографии Мэнсона, Аткинс, Касабьян и прочих служащим станции “Стандарт” в Сильмаре, где найден кошелек Розмари Лабианка.

Передав следователям список, я спросил: “Полагаю, что, помимо всех тех заданий, которые вам выдаются, вы, ребята, ведете собственное расследование?” Долгая тишина, которой были встречены мои слова, сама по себе послужила ответом. Потом Калкинс возгласил: “Как можно требовать от нас всех этих вещей? Мы полисмены, а не юристы”.

“Погоди-ка минутку, — сказал я. — Эти сорок два пункта не имеют ничего общего с юриспруденцией. Каждый направлен на то, чтобы собрать как можно больше доказательств в нашу пользу и укрепить сторону обвинения против этих людей”.

“Все равно, это не наше дело”, — продолжал сопротивляться Калкинс.

Его замечание настолько меня возмутило, что я едва не утратил хладнокровия. "Вести следствие, собирать улики, привязывать подсудимых к corpus delicti [120] — не дело полиции?Да неужто, Боб! Вы же следователи. А вот мы с Аароном — юристы. У каждого своя работа. И если кто-то с ней не справится, Мэнсон выйдет на свободу. Подумайте об этом”.

Я еще мог бы понять, если б у следователей было по горло других забот, — но они были приписаны исключительно к нашему делу.

В отличие от Калкинса Майк Макганн редко протестовал, но вместе с тем он и редко справлялся с порученными ему заданиями. На сторонний взгляд, следователи по “делу Лабианка” были куда более сознательны. За те недели, что мы работали рука об руку, я все чаще давал им задания, имевшие прямое отношение к убийствам, совершенным на Сиэло-драйв, зная, что они сделают все возможное. При этом сначала я, разумеется, проконсультировался у лейтенанта Хелдера, который с готовностью признал, что Калкинс с Макганном попросту не справляются с обязанностями.