Не то чтобы у нас совсем не было мотива. Хотя Аарон и работники ДПЛА отказывались согласиться, мне казалось, что мотив найден. Вот только уж очень он был причудливый.

Когда, еще 4 декабря, я говорил со Сьюзен Аткинс, она сказала мне буквально следующее: “Все это было сделано, чтобы вселить страх в истеблишмент, начать паранойю. И еще — для того, чтобы показать черным, что они в силах одолеть белых”. Это, по ее словам, станет лишь началом Helter Skelter,что она сама определила (когда я задавал ей вопросы перед большим жюри днем ранее) как “последнюю войну на этой планете… Словно все прошедшие когда-либо войны составлены друг на дружку… ”

“За всем этим был так называемый мотив, — писала она Ронни Ховард. — Это было [сделано] для того, чтоб вселить страх в свиней и приблизить судный день, который наступил для всех нас”.

Судный День, Армагеддон, Helter Skelter —для Мэнсона эти слова значили одно и то же: расистскую резню, победу в которой предстояло одержать чернокожей части человечества. Карма совершает обороты, и теперь настала очередь черных оказаться наверху”. Дэнни ДеКарло говорил, что Мэнсон проповедовал это без передышки. Даже совсем случайный для “Семьи” человек, каким был байкер Эл Спринджер, посетивший ранчо Спана всего несколько раз, рассказывал мне, что, сдается ему, Helter Skelter —любимое выражение Чарли, раз уж он так часто им пользуется.

То, что Мэнсон предвидел войну между черно- и белокожими, не было слишком уж фантастично. Многие верят, что такое вполне вероятно. Действительнофантастична была его убежденность, что начать войну может он сам, лично: представив убийства семерых представителей белой расы как совершенные черными, он сумеет обратить гнев “белой” части общества против "черных".

Мы знали, что для убийств на Сиэло-драйв имелся, по крайней мере, один второстепенный мотив. Как выразилась на сделанной Кабальеро записи Сьюзен Аткинс, “Чарли выбрал именно этот дом, чтобы напугать Терри Мельчера, потому что Терри обещал нам кое-что, но так и не выполнил обещания”. Но это, очевидно, не могло послужить основным мотивом для преступления, поскольку, по словам Грегга Джекобсона, Мэнсон знал, что Терри Мельчер уже не живет в доме 10050 по Сиэло.

Все уже собранные нами улики, как мне казалось, указывали на один-единственный первичный мотив — Helter Skelter.Этот мотив необычен, но таковы и сами убийства. Они невероятны, и с первых же мгновений моего участия в деле я чувствовал, что и мотив неизбежно окажется почти столь же нелеп; такого не сыщешь в учебнике криминологии.

“Присяжные ни за что не примут всерьез твою теорию о Helter Skelter, — сказал мне Аарон. — Надо предложить им что-то такое, что они в состоянии будут понять”. Я заявил в ответ, что и двух секунд не пройдет, как я отброшу эту свою теорию, если только Аарон сможет найти в уликах хотя бы намек на какой-то другой мотив.

Тем не менее Аарон был прав. Присяжные не воспримут Helter Skelter,каков он есть. Нам не хватало слишком многих обрывков и клочков, — равно как и единственной, но столь важной привязки.

Предположим, Мэнсон действительно верил, будто своими действиями сумеет развязать расовую войну; в таком случае, что же он сам, Чарли Мэнсон, собирался выиграть от этого?

Ответа я не находил. А без него весь мотив не имел смысла.

“Всегда думай о Теперь… Нет времени оглядываться… Нет времени объяснять, как… ” Все тот же рефрен вновь и вновь возникал почти в каждом письме, посылаемом Сэнди, Пищалкой, Цыганкой или Брендой подсудимым. Скрытый смысл был тем не менее очевиден: “Не говорите им ничего”.

Девицы Мэнсона пытались пробиться к Бьюсолейлу, Аткинс и Касабьян, атакуя их письмами, телеграммами и попытками устроить свидания, с одной целью — заставить их отказаться от услуг нынешних адвокатов, объявить ложными все показания, которые они могли уже дать, и прикрыться на процессе единой общей защитой.

Хотя Бьюсолейл и соглашался, что "исход всей затеи зависит от того, сможет ли “Семья” остаться вместе в своих мыслях, не разобьется ли на группы, не начнет ли давать показания против себя самой”, он все же решил: “Я намерен оставить прежнего адвоката”.

Бобби Бьюсолейл всегда сохранял известную долю независимости. Не столько красивый, сколько “хорошенький” (девушки придумали ему кличку Купидон), Бьюсолейл сыграл несколько второстепенных ролей в паре-тройке фильмов, писал музыку, организовал рок-группу, содержал собственный гарем — и все это еще до знакомства с Мэнсоном. Лесли, Цыганка и Китти жили с Бобби прежде, чем все вместе присоединились к Чарли.

Бьюсолейл попросил, чтобы Пищалка и все прочие не навещали его так уж часто. Они перетягивают на себя все время, отпущенное ему на свидания, тогда как человеком, с которым он действительно хотел бы встретиться, была Китти, готовившаяся родить ему ребенка менее чем через месяц.

Бьюсолейл не был единственным, на кого оказывалось давление. Без Сьюзен Аткинс обвинения, выдвинутые против Мэнсона, теряли силу — и тот знал это. Члены “Семьи” звонили Ричарду Кабаллеро в любое время дня и ночи. Когда приставания не возымели результата, они перешли к угрозам. В итоге, уступив скорее под напором собственной подзащитной, чем под потоком брани, Кабаллеро сдался и разрешил нескольким из девушек Мэнсона — хоть и не самому Мэнсону — встретиться со Сьюзен.

В лучшем случае то была политика сдерживания. В любой момент Сьюзен могла вознамериться увидеть Чарли, и тогда Кабаллеро ничего не сумел бы сделать, чтобы предотвратить встречу. После появления рассказа Сьюзен в “Лос-Анджелес таймс” на стенах “Сибил Бранд” все чаще стали попадаться маленькие буквы: “Сэди Глютц — стукачка”, что весьма смущало Сьюзен. И всякий раз, как происходило что-либо подобное, весы еще чуть-чуть склонялись в пользу Мэнсона.