Шрифт:
Савва, стараясь не шуметь, тихонько вошел в зрительный зал с бокового входа.
— «Ну, может ли быть что-нибудь противнее, когда человек так терпелив, когда лицо у него вечно мадоннистое!» — обращаясь к партнерше, воскликнул актер с худым, вытянутым лицом.
Савва поморщился.
«Мейерхольд. Как же его зовут? А, не важно!» — Савве не нравилось, как тот играет Иоганнеса в пьесе Гауптмана. Слишком резкие краски, да и слишком раздраженно он говорит со своей женой Кетэ.
— «Ну, Ганн, только не раздражайся напрасно. Стоит ли говорить об этом?» — мягким голосом постаралась успокоить его Кетэ.
«А вот Маша в роли Кетэ хороша! Играет талантливо и с достоинством. И вовсе у нее не „мадоннистое“ лицо, а лицо настоящей мадонны», — любуясь на актрису, думал Савва. Уж он-то знал, как трудно Марии Федоровне играть больную, слабую женщину на протяжении всего спектакля. Она все время боялась «затишить» текст и потому бледно сыграть роль. Но техника у нее великолепная и голос особенный! Удивительный голос! Как бы тихо она ни говорила, слова были слышны, звук доходил до последнего ряда так же, как бывает слышен самый слабый звук музыкального инструмента, когда его касаются пальцы виртуоза.
Дождавшись антракта, Савва заглянул в гримерную.
— Вы? — Андреева слабо улыбнулась.
— Тс-с! — поднес он палец к губам. — Ничего не говорите, Мария Федоровна! Я зашел только глянуть на вас.
— Что скажете? — тихо спросила Андреева, вглядываясь в собеседника.
— Дивно, как всегда — дивно! — искренне восхитился Савва.
— Ох, как же тяжело! — покачала она головой. — Кабы вы знали, Савва Тимофеевич! То мне кажется, что я нашла что-то новое, сильное, красивое, и что это действительно талантливо, то — что все никуда не годится, а я — самая заурядная актриса, и лучше бы мне заняться фельдшерскими или еще какими — то прозаическими науками. Злюсь на себя, подчас до того, что так бы, кажется, и разбила себя на куски!
— Дивно, право же, дивно! Не сомневайтесь, — подбодрил актрису Морозов и, поцеловав ее расслабленную руку, поспешил в коридор, чтобы не мешать, а заодно и успеть перекурить. Однако побыть в одиночестве ему не удалось.
— Савва Тимофеевич, рад вас приветствовать! — приветливо улыбаясь, к нему подошел высокий статный мужчина с усами вразлет — князь Голицын, один из самых уважаемых в Москве людей, бывший московский губернатор, совсем не случайно избранный Городским головой. Умный, тонкий, приветливый, к тому же обладавший деловой хваткой, он, как писали газеты «соединял в своем лице много условий, благоприятных для влиятельной роли, которую взял на себя» [6] и был близок Савве по духу и политическим взглядам.
6
Князь В. М. Голицын встал во главе городского самоуправления Москвы в 1896 году. Человек образованный, эрудированный, обладавший врожденным «кодексом чести». Князь провел во главе городской Думы два четырехлетия. Интересно, что В. М. Голицын в течение пятидесяти лет вел дневник, в котором почти ежедневно описывал все события, происходившие в его жизни и жизни государства.
После 1917 года в его квартиру подселили посторонних людей.
Жена Владимира Михайловича была дружна с актрисой Верой Комиссаржевской, перед талантом которой преклонялась. Однажды, пригласив Комиссаржевскую к себе и обнаружив, что гостью нечем угощать, отправилась на рынок и обменяла фамильные драгоценности на кусок мяса. Сварив суп, вышла из общей кухни в свою тесную комнатку, а когда возвратилась, увидела, как одна из жительниц коммунальной квартиры со словами: «Получай, гадина, нечего мясо жрать, когда страна голодает», плюет в ее кастрюлю. Стиснув зубы, княгиня шумовкой сняла накипь, прокипятила суп и подала гостье, уже сидевшей за столом. Когда Вера Федоровна поднесла ложку ко рту, княгиня Голицына потеряла сознание…
— Мое почтение, светлейший князь! — приветливо поздоровался Савва. — Как поживаете?
— Вот, пришел в театр на Марию Федоровну полюбоваться. Играет чудно, великолепно, а минутами — просто изумительно! Она — велика! Хотел бы засвидетельствовать свое восхищение лично. — Голицын бросил взгляд на закрытую дверь гримерной.
— Ну, уж коли сам Городской голова Первопрестольной такое говорить изволит, значит, и впрямь Марья Федоровна — велика! — пряча довольную улыбку за дымом папиросы, согласился Савва.
— Кстати, Савва Тимофеевич, раз уж мы встретились, помните наш давнишний разговор? Даете свою кандидатуру на следующие выборы? Нам нужны такие деятельные люди, как вы.
— Гласным Городской Думы быть — дело не простое, — покачал головой Савва. — Перед горожанами ответ держать надобно по совести. А, впрочем, — он широко улыбнулся, — с таким Городским головой как вы, Владимир Михайлович, работать любо-дорого. Почту за честь послужить Первопрестольной. В общем, считайте, дело решенное! — Савва затушил папиросу о край пепельницы, стоящей на низком столике.
— Ну, вот и славно, Савва Тимофеевич! — явно обрадовался князь такому завершению разговора и сделал шаг по направлению к двери гримерной. Прозвучавший звонок на спектакль позволил Савве удержать его. Марии Федоровне сейчас визитеры ни к чему.
— Пойдемте-ка в зал, — заторопился Савва, увлекая за собой Голицына. — Спектакль-то уже начинается, а мы тут с вами разговоры разговариваем…
…На сцене дело шло к развязке. Иоганнес, расставшись с возлюбленной Анной, собирался покончить с собой, оставив записку…
«Иоганн! Бегите, ради Бога, скорее! Да-да, я чувствую, что это так… он не может больше жить, — с отчаянием в голосе закричала Кетэ. — Я все сделаю, все! Только не надо этого, не надо!» — на ее лице было написано страдание. — «О, Боже милостивый! Только бы он был жив! Только бы он мог еще услышать меня!» — с молитвенным отчаянием прошептала она.
У Саввы перехватило дыхание. Умница, какая умница! Зал, замерев, наблюдал как Кетэ, заметив письмо, подходит к столу, выпрямившись, с лицом, скованным ужасом догадки. Казалось, что ноги ее двигаются помимо воли. Она берет записку и, поднеся свечу к самому лицу, закаменевшему и как бы покорившемуся неизбежному, читает. И, тут же, как подкошенная, падает вместе с горящей свечой вперед.