— Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием, как у нас, на Руси, — Горький снова подцепил коричневую шляпку соленого гриба из тарелки.

— Иной раз по-другому и нельзя, ежели человек не понимает, — усмехнулся Савва. — А то от свободы одного — другим житья не будет. Волнуетесь, Алексей Максимович? — неожиданно сменил он тему. — Как-никак, несколько дней до премьеры осталось.

— Черт знает, как волнуюсь! — Горький откинул волосы со лба. — Места не нахожу. На репетициях — то кажется, все идет, как надо, а то — руки опускаются, все не так. Одно дело написать пьесу… здесь ты один на один с героями: куда хочешь, туда и поведешь, а другое — в театр отдать. Будто ребенка в люди пустить.

— Ничего, Алексей Максимович, все склеится. Вы же видите — все мы сейчас болеем вашей пьесой. И лечение от болезни только одно — премьера и суд зрительский.

— Не засудили бы…

— Не переживайте, у вас в адвокатах вся труппа, — рассмеялся Морозов. — Ну, что домой собираться будем или грибочки доедите?

Горький помотал головой.

Савва отсчитал деньги, положил на стол, поставил сверху графин с недопитой водкой и поднялся.

— Я, Савва Тимофеевич, поговорить с вами об одном деле важном хотел! — смущенно сказал Горький, поднимаясь следом. — Только, — огляделся он, — народу здесь многовато. Давайте завтра встретимся в тихом местечке, и побеседуем. Как?

— Завтра, так завтра, — Савва потушил папиросу. — А сейчас — домой. Что-то я устал сегодня. А, может, — кивнул на стол, — водка сморила.

Вышли из трактира. Пронизывающий ветер гнал листву по мостовой. Полумертвые листья не сопротивлялись, только недовольно шуршали, будто жалуясь на быстротечную жизнь. Мимо прокатилась шляпа, сорванная порывом ветра с чьей-то головы. За ней, неуклюже нагибаясь в тщетных попытках поймать беглянку, семенил тучный человек в застегнутом наглухо пальто. Ветер не отдавал отнятую игрушку, подгоняя все быстрее и быстрее.

— Да-а, — протянул Морозов, поднимая меховой воротник. — Вот-вот декабрь, а снега нет. Что-то в природном механизме сломалось. Придерживайте шляпу, Алексей Максимович! А то после еды бегом заниматься — совсем несподручно. Не пришлось бы в трактир возвращаться силы восстанавливать, — засмеялся он, усаживаясь в подъехавшую пролетку. — А хотите — подвезу, хотя знаю, гостиница ваша — за углом.

— Благодарствую, Савва Тимофеевич, — приложил руку Горький к груди, — мне, и вправду, до места рукой подать. Что ж завтра увидимся?

— Так договорились уже, Алексей Максимович! Мне по два раза повторять не надо.

— Так что, Максимы Горькие к вам — поглаживая седые бакенбарды, громко известил лакей, подойдя к двери кабинета Андреевой.

— В гостиную его проводи, Захар, — распорядилась та, отодвинула исписанные листки бумаги с переводом, отложила перо, прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла, чтобы унять волнение.

Лакей впустил гостя в переднюю, принял пальто и встал в ожидании, пока тот старательно вытирал при входе сапоги о коврик и поправлял перед зеркалом ворот черной суконной рубахи, облегавшей худую, немного сутулую фигуру.

— Алексей Максимович Как я рада — Андреева почти вбежала в гостиную, протягивая гостю обе руки.

— Добрый вечер, Мария Федоровна! — Горький крепко сжал ее пальцы холодными ладонями и, не выпуская, молча глядел пронзительно-голубыми глазами.

— Садитесь, — наконец, сказала она, высвободив руки.

Горький опустился на диван, показавшийся слишком маленьким для его высокой и нескладной фигуры.

— С Морозовым переговорили? — сразу спросила Андреева, усаживаясь рядом.

— Не вышло, — огорченно ответил он. — Не к месту разговор был бы. Завтра поговорю.

Они взглянули друг на друга и, почему-то смутившись, замолчали, будто решая, о чем говорить дальше.

Внезапный порыв ветра распахнул окно и рванул легкую занавеску, которая взметнулась и затрепыхалась в воздухе. Они разом вскочили с места и, столкнувшись плечами, рассмеялись собственной неловкости. Мария Федоровна, усадив гостя обратно, направилась к окну:

— Что у вас нового? Подпольную библиотеку для сормовских рабочих устроили? — закрывая створки, спросила она. — Ветер какой сегодня…

— Да, все сладилось, — оживившись, ответил Горький, радуясь найденной теме для разговора. — На днях встречался с представителями «Искры». — Он покашлял в кулак. — Подтвердил, что поддержу газету. Обещал от себя ежегодный бессрочный взнос в сумме пяти тысяч рублей. Хотя… — на его лице отразилось сомнение.

— Что такое, Алексей Максимович? — озабоченно спросила Андреева, продолжая стоять у окна, боком привалившись к подоконнику.

— Для «Искры», оказалось, нужно только в месяц три тысячи. Черт знает что Как я достану тридцать шесть тысяч в год? — Он потер шею. — Что делать, ума не приложу. Но раз уж обещал помочь — теперь это дело чести, вы ж понимаете.