— Может, вы и правы, — вздохнул сержант, — но как мы это докажем? Он действительно поступил очень хитро: зачем возиться со всем телом, если вполне достаточно убрать голову. Без головы ни один судья его не осудит.

Этот вопрос не давал мне покоя всю дорогу. В десять часов вечера мы сошли с поезда в Милуоки. В городе завывала метель, на вокзале, как назло, не было ни одного такси. Нам с большим трудом удалось найти автомобиль. В четверть одиннадцатого мы были у служебного входа в театр «Дэвидсон», еще через пять минут — стояли за кулисами и смотрели на сцену.

Спектакль начался без задержки — ровно в четверть девятого, как было объявлено в афишах. Мы подоспели к началу пятого действия. На сцене были декорации кладбища, у разрытой могилы — два могильщика, Горацио и Гамлет. Глаза принца Датского сверкали яростным огнем, щеки горели лихорадочным румянцем, голос дрожал как струна. Он так вошел в роль, что я не сразу узнал в нем Ричарда Баретта. Сначала мне даже показалось, что с ним что-то стряслось и его заменил дублер.

Первый могильщик нагнулся над могилой и протянул Гамлету череп. Тот поднес его к свету и задумчиво сказал:

— Бедный Йорик. Я знал его, Горацио…

Когда Ричард Баретт медленно повернул череп, в свете прожекторов блеснул золотой зуб.