— Если требуют интересы отечества… — начал Леонид.

Полковник перебил его:

— Глубже надо понимать интересы возлюбленного нашего отечества! Есть интерес нынешнего дня. И есть интерес перспективный, требующий, чтобы нашу многострадальную, разрушенную Россию после войны взяли в свои руки не трусы, затаившиеся в заграницах, а настоящие русские люди. В руках у нас пушки, а на плечах бремя ответственности. Мы не можем допустить, чтобы Россию разгромили внутренние враги. На фронт мы вас не отпустим, Леонид Александрович.

— Куда же меня?

— Предлагаю остаться в Петрограде, — сказал полковник. — Внутренних врагов достаточно, офицеру найдётся работа.

Леонид уставился взглядом в окно. По Забалканскому проспекту опять двигался поток народа. Сверху видны были кепки, платки, простоволосые головы. В толпе начали петь: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»

Полковник быстро встал, подошёл к окну и захлопнул его.

Леонид спросил:

— Это идут «враги внутренние»?

— Вопрос гораздо сложнее, — проговорил полковник. — В полном смысле врагами внутренними я называю только социалистов. Это они устраивают забастовки, шествия и саботажи. Эти люди, — полковник кивнул на окно, — идут не по своей воле, а по указке социалистов.

— Социалистов и… студентов? — напомнил Леонид. — Слыхал я эти уроки солдатской грамоты ещё в четырнадцатом году, на пристани в Елабуге. Значит, и я, будучи студентом, попадаю в категорию «врагов внутренних»?

Полковник поморщился:

— Та печальной памяти формула устарела и погибла вместе с самодержавием. Сейчас именно на студентов, интеллигентный класс, способный руководить, и надеется Россия. Оставайтесь в Петрограде, Леонид Александрович.

— Позвольте отказаться, господин полковник, — твёрдо сказал Леонид. — Можете не присваивать мне чина, выпускайте рядовым, но со своим народом я воевать не буду. Поеду на фронт.

— Да кто вам предлагает воевать с народом?! Как не стыдно так думать, Леонид Александрович! — Полковник всполошился, привстал, потом как-то сразу обмяк и опустился в кресло. — Впрочем, вы правы. Мятеж назревает, новая пугачёвщина. Знаете, кого Екатерина послала подавлять пугачёвщину? Суворова!.. Ладно, этот разговор предадим забвению. Благодарю за искренний ответ. Однако моё размышление о вас остаётся в силе. На фронт не поедете. Сохраним ваш талант для новой России.

— Куда же я поеду? — спросил Леонид.

— Подальше от войны и мятежей. В Сибирь. Значит, поедете вы… — Полковник стал листать бумаги в другой папке. — Поедете вы служить… в Томск. Оттуда нас просили о младшем офицере мортирной батареи. Не так уж, полагаю, вы жаждете участвовать в бессмысленной теперь уже войне. Объявленного главой нашего, с позволения сказать, правительства господином Керенским «победного конца» не будет. А будет унизительный для России мир. Армия в окопах разлагается.

— У меня брат здесь, — сказал Леонид. — Желательно было бы с ним не расставаться.

— Ну и не расстанетесь, — пообещал полковник. — Мы в России родственные чувства уважаем. Тем более сейчас, когда дело идёт к братоубийству. В Томске найдётся служба и вашему брату.

— Благодарю, господин полковник, — сказал Леонид. — Но я ощущаю некоторую неловкость: меня учили воевать. Может, моё место на фронте?

Полковник стукнул по столу ребром ладони:

— Старшим виднее, где ваше место. Идите. Бог даст, встретимся в лучшие времена, в лучшей России… Бог мой, куда ты заехала, матушка Русь…

Именем Временного правительства юнкеров произвели в подпоручики. Они надели полевые погоны и прицепили к портупеям офицерские шашки. Отпуска не было, новые офицеры сразу поехали по местам своей службы. Братья Говоровы отправились в Сибирь, служить в гарнизоне Томска.

Но все мечты Леонида, его надежды на будущее остались в Петрограде, в восьми верстах от Финляндского вокзала, в сосновом редколесье, где стоит Политехнический институт.

Служил он добросовестно, но ничего не делал сверх обязанностей.

— Как-то не вспыхивает огонёк, — с печальной улыбкой признался он брату. — Не ясно, кому служить и для чего служить… По городу ходить неприятно. Не терплю неразберих, а тут разброд, да и только. На одном углу митингуют, на другом кричат, на третьем пропагандируют… И все по-разному.

— Как они сами не запутаются, — вздохнул Николай. — Беспорядок — это ужасно.