В декабре 1916 года была объявлена мобилизация студентов. Забрали и братьев Говоровых. Оба они попали в Константиновское артиллерийское училище, при котором были организованы курсы артиллерийских подпоручиков.

— Ничего, после войны доучимся, — сказал Николай.

Военное дело он за науку не считал.

Старший брат отнёсся к учению серьёзно.

— Раз уж придётся воевать, — возразил он, — надо научиться хорошо воевать.

Так братья впервые не сошлись во мнениях, и это сыграло большую роль в их дальнейшей жизни. Хотя они были в одной батарее, учились в одном классе.

Когда армия проходит по городу, самое красивое зрелище — это конная артиллерия. Артиллеристы уважают и любят лошадей. Особенно они любят красивых лошадей. Красивая лошадь — предмет гордости для офицера. Но красивые лошади, как правило, норовисты.

Инструктор иппологии ротмистр Силин пришёл на очередное занятие, украшенный полукруглым багровым синяком, и всем без объяснений было понятно, что ротмистр опять не поладил с красавицей Ласточкой и та угодила ему по физиономии подковой.

— Ну, я понимаю, — сказал ротмистр Силин, — что женщина может знать, дурна она или красавица, у неё зеркало имеется в обиходе. Но откуда лошадь набирается понятия, что она красивая? Ведь всё о себе знает, гангрена, и ведёт себя, как хорошенькая генеральская племянница! И плёткой её огреть рука не поднимается. Ладно, господа юнкера, инцидент исчерпан, приступим к нашим занятиям.

Иппология — это наука о лошадях. Юнкерам преподали немножко теоретических сведений по анатомии лошадей, по ветеринарии, а вся остальная иппология проходилась в конюшне и в поле. И если на классных занятиях сердце ещё не очень расположилось к лошади, то в конюшне, а особенно на полевых учениях, старательные и умные артиллерийские лошади сразу заслужили любовь юнкеров своими трудами.

— Лошадь нам служит бескорыстно, — сказал ромистр Силин. — Думаете, она не знает, что сильнее человека, служить не обязана и вполне может от него убежать? Прекрасно знает! Она и прокормится отлично без человека, и даже сытее будет. Помнится, в двенадцатом году выехали мы, пятеро офицеров, на небольшой пикничок. Спешились, портупеи на сёдла бросили, корзины наши развязали, а лошадок не привязали, так пустили пастись. Думаем, куда они, такие умные, отсюда денутся? Ну, позавтракали мы в своё удовольствие, подремали в тени часок-другой, хватились: где лошади? Нету лошадей. Пешком поплелись. На ландшафте оно ещё ничего, а когда к лагерю стали приближаться, грусть нас охватила: офицер без портупеи есть зрелище весьма неприличное. Лошади-то наши, оказалось, давно в конюшне стоят. О чём этот случай говорит? О том, господа, что лошадь имеет полное понятие о нравственности и уважает офицера до тех пор, пока он того достоин. Итак, инцидент исчерпан, приступим к нашим занятиям.

Занятия заключались прежде всего в том, чтобы лошадей чистить — артиллерийская лошадь должна блестеть, как поверхность канала ствола. Для того их вычёсывают, моют, скребут, обтирают, а потом по сухой расчёсанной шерсти натирают суконной тряпочкой. Процедура умывания лошадям очень нравится. Гораздо меньше, конечно, нравится им, когда запрягают в артиллерийский лафет или в повозку. Но лошадки привыкли работать и недовольства своего не показывают. Кроме этого, юнкер должен в совершенстве овладеть искусством управления запряжкой.

— Как корабельный штурман всегда в душе матрос и знает матросскую работу отлично, — сказал ротмистр Силин, — так и артиллерийский офицер должен быть кучером и всегда уметь заменить на передке убитого солдата.

Юнкера изучали материальную часть артиллерийского орудия, тактику боя, топографию, фортификацию, уставы русской армии и другие науки. Изучали, зная, что через несколько месяцев пойдут на фронт. Войне не видно было конца. Армии трёх империй, Германской, Австрийской и Турецкой, давили на русскую армию. Десять миллионов русских солдат, заваленные снегами вьюжной зимы, держали на своей груди неослабевающий натиск, изредка переходя в наступление. В январе 1917 года приказано было наступать на Северном фронте. Метельной ночью началось сражение. Люди бежали вперёд в глубоком снегу, среди урагана пуль и снарядов. И так — десять дней. Снежные бури замели тысячи трупов… Наступление выдохлось. Снова русский фронт застыл в снегах.

После провала январского наступления ещё сильнее стали гонять и муштровать юнкеров Константиновского училища.

— К чёрту теорию, побольше давайте им практики! — говорил начальник училища генерал Бутыркин.

Однажды вечером объявили боевую тревогу первой батарее. Юнкера быстро запрягли лошадей в орудия и повозки, и первая батарея, выехав за ворота, ускакала на юг по Забалканскому проспекту.

Среди ночи подняли по тревоге вторую батарею, в которой учились Леонид и Николай. Раздались команды, подгоняющие окрики унтер-офицеров.

— Куда это нас? — спросил Коля у Леонида.

— Пока не знаю, — сказал Леонид.

— А вдруг на войну… — проговорил Коля, глядя в окно на залитый огнём прожекторов плац, где уже выстраивались первые, быстро собравшиеся взводы. Люди двигались бегом, застывали в строю тёмными статуями. — Тревожная картина.

Застегнув шинели, они помчались вниз. Пробегая мимо ротмистра Силина, Коля задержался, спросил:

— В чём дело, ваше благородие?