— Суконный. Сережа будет очень рад узнать, что этот куст зацвел: он боялся, что прививка не примется, — сказала Людмила Николаевна, надевая шляпу из тонкой итальянской соломы с зеленой вуалью и натягивая перчатки.

— Им еще суприз в оранжерее припасен, — заявила Акулина, подавая барыне зонтик.

— Персики?

Старуха лукаво усмехнулась.

— Персики само собою, а то еще… От всех Лукьяныч в секрете держит. «До тех пор никому не покажу, — говорит, — пока барин не приедет».

— Ну, я и спрашивать не стану, — улыбнулась барыня, поспешно направляясь в прихожую через еще не прибранные комнаты с множеством завядших цветов в вазах, кувшинах и стаканах, расставленных на всех столах, окнах и этажерках. — Скажи детям, чтобы позаботились о цветах, — сказала она на ходу следовавшей за нею горничной, — мы вернемся к завтраку.

— Уж будьте покойны! Еще вчера утром барышни с Григорием Александровичем сговаривались, как им папенькин кабинет цветочками да разными там другими супризами разукрасить. Все о ландышах хлопочут. Поди чай, уехал уж за ними Григорий-то Александрович; верхом хотели поехать к оврагу.

— Да разве в овраге еще есть ландыши?

— Девки намедни сказывали, что есть. Григорий Александрович…

— Пожалуйста, чтобы зелени было побольше к завтраку. Горошек, как барин любит, с сливочным маслом.

— Слушаю-с.

— Цыплята… и чтобы спаржи не забыли.

— Не извольте беспокоиться-с.

— Завтрак накрыть на северной террасе.

— Слушаю-с. Барышням белые надеть платьица или новые, розовые?

— Розовые, — ответила Людмила Николаевна, и счастливая улыбка разлилась по ее лицу.

Она ехала навстречу к мужу, в хутор Грушевку, где он должен был переночевать проездом из Петербурга к себе в Святское. Ей о стольком нужно было переговорить с ним наедине, что она решила поехать к нему навстречу, с тем чтобы вернуться вместе домой и дорогой обо всем переговорить на просторе.

Никогда еще не ждала она с таким нетерпением свидания с мужем, как в этом году.

Выехала она с семьей в деревню раньше обыкновенного, в конце марта, с месяц спустя после неожиданной кончины Воротынцева, отчасти для того, чтобы избавиться от докучливого любопытства родственников и знакомых, интересовавшихся юношей, которого она и ее муж приютили У себя в доме.

Герой печальной драмы, разыгравшейся в доме Воротынцевых, оказался вдруг предметом всеобщего любопытства в петербургском большом свете. О нем всюду говорили, все хотели видеть его, чтобы собственными глазами судить об его сходстве с покойным отцом; всех страстно интриговало таинственное прошлое этого юноши, все задавались предположениями насчет того, что ожидает его в будущем, и осыпали расспросами тех, кому удавалось познакомиться с ним лично. А удавалось это немногим; с тех пор как Ратморцевы взяли его под свое покровительство, Григорий Александрович, кроме как в церковь с семьей Сергея Владимировича, никуда не показывался.

Людмилу Николаевну все эти толки и расспросы невыносимо раздражали.

— Успокойся, милая, это только вначале им так интересуются, — говорил Сергей Владимирович жене, когда она жаловалась ему на назойливость тетушек и кузин, осаждавших ее расспросами и просьбами показать им Григория Воротынцева, — вот увидишь, что, когда вы вернетесь сюда осенью, о нем никто не вспомнит.

— Осенью? Но неужели к осени судьба его не будет окончательно решена?

— Вряд ли. Смерть Александра затормозит дело. В этом многие уверены, между прочим и граф Бенкендорф. Он говорил мне, что государь с большим участием отнесся к осиротевшей семье Александра. И уж проволочки начались: дело для дополнительного следствия отослано назад, в Москву, а Бутягину дали понять, чтобы он больше не докучал начальству напоминаниями про Григория. Старик уезжает на днях восвояси: это я ему посоветовал.

— Значит, Гриша еще долго проживет у нас, — печально протянула Людмила Николаевна.

— Разве он тебе в тягость? — тревожно спросил ее муж.

Она поспешила успокоить его. Нет, нет, он ей не в тягость, он не может ей быть в тягость. Она должна сознаться, что он — очень кроткий и благонравный юноша, скромный, деликатный, всячески старается никому не мешать в доме, никогда не придет раньше, чем его позовут, сам ни с кем первый не заговорит, по возможности стушевывается и всегда рад услужить, доказать свою благодарность; надо также и в том отдать ему справедливость, что он чрезвычайно прилежен, и мсье Вайян им весьма доволен, но…

Остального Людмила Николаевна не договаривала. Не хотелось ей сознаваться мужу, что она была несравненно счастливее раньше, когда Григория у них в доме еще не было, и что она будет очень рада, когда ему вернут имя, состояние, все, что ему следует, и он переедет жить в свой дом или в свое имение, куда хочет, одним словом. Тогда она опять будет спокойно входить в комнаты дочерей, без того слегка брезгливого чувства, которое она теперь не в силах подавить в себе при виде этого малого, не знающего, куда девать руки, когда с ним заговаривают, не умеющего ни сидеть, ни разговаривать в хорошем обществе и представлявшего такой резкий контраст с ее изящными девочками, что странно было их видеть вместе.