— И что это тебе даст?

Серый не понял вопроса. Сплюнув в сторону, он встал и поднял доску.

Лукьянов хотел подняться с земли и понял, что не может. Будто кости вынули из тела, какой-то вялый неуправляемый студень остался.

«Растяжимость костей», — вспомнил он и невольно усмехнулся.

— Ты чё лыбишься? — подозрительно спросил Серый и оглянулся.

Никого вокруг не было, он успокоился. Высоко поднял доску, примериваясь.

— Дурачок, ты же пожалеешь, — сказал Лукьянов. — Я тебе по ночам сниться буду.

— Да щас прям!

И Серый ударил.

Но у Лукьянова откуда-то взялись силы, он рывком отбросил тело в сторону, доска вскользь ударила по плечу. Лукьянов вскочил, опёрся о забор, а потом оттолкнулся от него, упал всей массой на Серого. Вырвал у него доску, а потом обхватил пальцами тощую воробьиную шею. Сдавил. Лицо Серого побурело, он хрипел, глаза выкатились.

— Будешь ещё? Будешь? Будешь? — спрашивал Лукьянов, но понял, что Серый просто не может ответить.

Ослабил хватку.

— Бу… кхе… кха… Буду!

— Я же убью тебя, идиот! Я не шучу! Ты мне выбора не оставляешь! Ведь если я тебя не придушу, гадёныш, ты же не отстанешь, ведь так?

— Ладно…

— Что?

— Я пошутил.

— Это шутки? Ты мне череп, наверно, проломил!

— Я не хотел.

— Как не хотел? Ты именно хотел меня убить, сам сказал.

— Я пошутил.

— Не ври! Хотел убить!

— Ну, хотел. Теперь не хочу. Хватит, больно. Отпусти.

— Отпущу, а ты опять нападёшь? С какой-нибудь доской, а то вообще топор из дома притащишь.

— Ничего я не притащу. Дышать нечем, отпусти.

Лукьянов убрал руки, но не вставал.

— И что делать? — спросил он.

— Ничего. Я домой пойду.

— А если не пойдёшь? У тебя телефона нет, случайно?

— Дома.

— Скажи номера отца и матери. Позвоню, чтобы тебя забрали.

— Не помню я. Там номера длинные, у меня в телефоне просто забито — мама, папа.

И у всех так же, подумал Лукьянов. Никто не помнит ничьих номеров.

— Может, тебе денег дать, чтобы ты отстал?

— Не надо. Я домой хочу.

— Какой бескорыстный. Я ведь не шучу. Тысячу дам.

— Правда, что ли?

— Серьёзно.

— Ладно.

Вот на что они все покупаются, подумал Лукьянов. На элементарное. На деньги. Как я раньше не догадался!

Они пошли к даче Лукьянова.

Вошли в небольшой дачный домик, одноэтажный, состоящий из веранды и двух комнаток. Сколько помнит Лукьянов, отец всегда что-то доделывал, достраивал. И по сию пору сохраняется вид незаконченной стройки — в углу стоят планки плинтусов, на подоконнике рулоны обоев, у посудного шкафа — ящик с инструментами: дрель, ножовка, гвоздодёр, молоток, топор, бумажные кульки с гвоздями и шурупами.

Лукьянов взял в пиджаке ключи от машины, которая стоя ла перед воротами здесь же, на участке. В машине были документы и деньги.

Коротко пискнула и щёлкнула сигнализация, Лукьянов открыл дверцу, потянулся к сумке.

И что-то почувствовал.

Осторожно повернул голову.

Серый стоял перед машиной, пряча руки за спиной. Встретившись с Лукьяновым взглядом, он презрительно сказал:

— Чё мне тыща, мне это мало!

— Сколько же тебе? И вообще, дружочек, странно всё получается. Это ведь ты ко мне воровать залез. Но хорошо, хорошо, не буду на эту тему. Что у тебя там? Что ты там прячешь, покажи?

— Ничего я не прячу. Вылезай давай.

Серый переступил ногами, расставляя их для устойчивости.

— Ты вылезешь или нет? Мне домой пора.

Однажды мы с Венькой нашли сберкнижки своих родителей и играли ими в номера. Я победил и наставил Веньке щелбанов.

Потом мы играли на то, у кого больше денег на сберкнижке, — и опять победил я, потому что папа с мамой три года копили на мебель, а у Веньки было только семь рублей двенадцать копеек.

Дядь Женя спросил Веньку, почему у него такой лоб красный, а тот рассказал про сберкнижки. А дядь Женя решил, что мы богатые, и на следующий день, когда все ушли на день Нептуна, стал открывать наш замок плоскогубцами.

Мы с сестрёнкой не пошли на праздник, потому что плохо себя вели, и папа нас закрыл на замок в наказание. А дядь Женя этого не знал, сломал замок, зашёл к нам и сказал:

— Ой, вы только папке с мамкой не говорите!

А мы испугались и всё равно закричали и заплакали.