Если солдаты Пруссии пользовались дурной славой грабителей и погромщиков, то и ее дипломаты завоевали репутацию самых жестких и трудных переговорщиков. Они были «акулами дипломатии». И Гумбольдт, и Гарденберг удостоились почетных Железных крестов, высшей воинской награды, введенной не так давно Фридрихом Вильгельмом III. Более того, только они получили Железные кресты 1-го класса.

Больше всего на Венском конгрессе Пруссия хотела завладеть регионом, который многие дипломаты, в том числе и лорд Каслри, с трудом могли бы отыскать на карте. Имеется в виду королевство Саксония, расположенное в самом центре континента. Если провести две прямые линии — одну с севера на юг от Копенгагена до Рима, а другую с востока на запад от Варшавы до Парижа, — то они пересекутся как раз в Саксонии. Лорд Каслри не очень разбирался в географии. Проблема Саксонии для него не представляла особого интереса, но она вскоре стала самой жгучей и для конгресса, и для всей Европы.

В начале XIX века Саксония могла гордиться своими изумительными городами, процветающими фермами и рудниками, где добывалось серебро и жадеит. Столица Дрезден, раскинувшаяся на обоих берегах Эльбы, изобиловала великолепными дворцами-городками в стиле Ренессанса и барокко, создавшими ей облик «Венеции на Эльбе».

После разгрома Наполеона судьба Саксонии висела на волоске. Потому-то на известной карикатуре «танцующего конгресса» ее король и держится судорожно за корону. Проблема Саксонии заключалась в том, что она воевала не на той стороне баррикад. Если русские, австрийцы и даже пруссаки иногда и поддерживали Наполеона, все они вступили в коалицию союзников, победивших Бонапарта. Саксонский король после непродолжительного нейтралитета в 1813 году встал на сторону Наполеона, и теперь на его королевство появилось немало претендентов.

Пруссия требовала отдать ей весь регион, обосновывая свои претензии жертвами, понесенными во время войны. Канцлер Карл фон Гарденберг задавал далеко не риторический вопрос: «Разве Пруссия, внесшая значительный вклад и положившая неимоверные жертвы на алтарь общей победы, не имеет права на приобретения, соразмерные с теми, которые получают соседи?»

С ним не соглашались. Пруссия действительно понесла потери, но Талейран и многие другие дипломаты опасались, что аннексия земель к югу от своих границ усилит влияние Пруссии и нарушит военно-политическое равновесие в Центральной Европе. И вообще: какое право имеет Пруссия низвергать короля и присваивать себе его королевство, включая Дрезден и Лейпциг? Саксонский монарх был вне себя, направляя посланников в Вену. Сам он не мог приехать на конгресс: пруссаки схватили его в октябре 1813 года и заключили во Фридрихсфельд, крепость-тюрьму под Берлином. В то время, когда конгресс готовился решать его судьбу, король все еще пребывал в положении военнопленного.

Все лето князь Меттерних старался как можно чаще бывать с герцогиней де Саган. Он влюбился так, как никогда прежде. Император Франц вовсе не шутил, говоря: «Я считаю ее одной из самых значительных фигур на конгрессе». Герцогиня прочно вошла в жизнь Меттерниха.

Министр с нетерпением ждал встреч с герцогиней, каждое утро в одиннадцать, «наше время», по его определению. Он приходил в ее бело-розовый салон во дворце Пальма, где они обсуждали проблемы дня за чашкой горячего шоколада. Меттерних ничего от нее не скрывал, и они говорили буквально обо всем. Князь ценил ее мнение до такой степени, что называл ее своим «тайным советником». «Вы знаете и понимаете наши проблемы лучше, чем мои дипломаты», — признавался министр герцогине.

Когда они не были вместе, а это, по его мнению, случалось слишком часто, князь ужасно страдал. Он садился за стол и при свечах писал ей: «Если любовь моего сердца подарит мне еще один вечер с вами, я буду вознагражден за все свои муки». Вильгельмина отвечала, что ждет его и думает только о нем.

Но герцогиню занимали и другие дела. Она выглядела иногда печальной и даже несчастной. Сплетники — и летописцы конгресса — давно обратили внимание на то, что ее тревожила потеря собственности и доходов на землях, захваченных русским царем. Однако у нее были и другие причины для переживаний, о которых почти никто не знал, даже агенты барона Хагера.

Тайна раскрылась только в 1949 году, когда чешская исследовательница Мария Улльрихова приехала в старый цистерцианский монастырь в Плассе, одно из богемских поместий Меттерниха. Под пивоварней она обнаружила стену, которая после осмотра оказалась фальшивой, ненастоящей и закрывавшей вход в потайной подвал. Сдвинув ее, Мария Улльрихова увидела несколько синих картонных коробок, помеченных «Acta Clementina». Среди них она нашла маленькую черную коробку с позолоченными краями, и на ней рукой Меттерниха было начертано: «Письма герцогини де Саган».

Исследователи Меттерниха знали, конечно, о его связи с герцогиней, но никто из них даже не предполагал, что могли сохраниться хоть какие-то следы. Видимо, пачку писем, перевязанную белой лентой, в подвале спрятали потомки князя, опасавшиеся нашествия нацистов, в середине тридцатых годов. К счастью, все они сохранились, все 616 писем, и многое рассказали нам о личной жизни Меттерниха, о герцогине де Саган и людях, посещавших ее салон во время Венского конгресса.

Выяснилось, что еще в юности герцогиня де Саган родила дочь и под давлением матери от нее отказалась. Вильгельмине тогда только-только исполнилось восемнадцать лет. Отказ от ребенка младшим сестрам объяснили необходимостью восстановить силы после травм, полученных в дорожном происшествии.

Отцом девочки был не кто иной, как шведский дворянин, бывший кавалерист Густав Армфельт, высланный из страны в начале девяностых годов XVIII века (он же пристрастил Доротею к книгам). Какими-то ветрами Армфельта занесло в поместье Саган, и он жил в нем на правах гостя семьи. Он выглядел настоящим гусаром, его речь была такой же блистательной, как и ордена на мундире. Швед был настолько обаятелен и порывист, что оказался любовником и матери Вильгельмины.

Связь Вильгельмины с кавалеристом обнаружилась самым жестоким образом. Однажды ночью ее мать, герцогиня Курляндская, готовясь ко сну, заметила, что на столе нет канделябра со свечой. Недоумевая, кто мог бы разгуливать по замку в столь поздний час, она отправилась на поиски злоумышленника. Через некоторое время герцогиня, войдя в комнату, где горела свеча, увидела сорокадвухлетнего шведа и свою юную дочь в самой откровенной позе. Рассвирепев, герцогиня ударила дочь по щеке, поранив ее сапфировым перстнем.