Шрифт:
В эту зиму я начала учиться письму и арифметике, читать я уже умела. Арифметика не шла в голову, отчим сердился и говорил: «Я тебе, кажется, разжевал, надо только проглотить» — все, что осталось от этих уроков.
Вернувшись в Гатчину, я впервые обратила внимание на то, что дом наш не так уж велик, моя комната не так уютна, как мне казалось раньше. Кроме того, от меня ушла моя любимая няня Оня. Она вышла замуж за того вестового, который мне рассказывал сказки. У меня появилась какая-то мерзкая старушонка, маленькая и сгорбленная, ходившая в темных ситцах с цветочками, была крайне хитра, обжорлива и нечистоплотна. Последним в ряду ее художеств было посещение нами десятикопеечной бани. Пока она парилась, я а ужасом смотрела на всяких каракатиц, ползавших в пару.
Меня спасло появление моей бывшей няньки Маши, с удивлением обнаружившей мое присутствие в столь странном для меня месте. Она отвела меня домой и пожаловалась маме. Вскоре явилась моя старуха и доложила, что девочка пропала. Моя мамаша показала ей пальцем на дверь без лишних слов. Зато мой отчим, давая ей расчет, метал громы и молнии Он так орал, что тряслись стены и звенели, стекла.
Опять я осталась: без присмотра, только Алина, француженка Паши Шуберской, приходила за мной, и мы гуляли в Приорате или ходили к Балтийской ветке, где был аэродром [105] . У нее был роман с каким-то пилотом. Их было тогда немного, и он казался героем, чуть ли не полубогом.
105
В 1910 г. в Гатчине была открыта первая в России воздухоплавательная (позднее авиационная) школа для офицеров, сооружен аэродром.
Несколько раз появлялся мой ветреный отец. Он бывал редко и ненадолго, блистал галстухами и манерами, возил меня покупать игрушки, капризничал за обедом, при отъезде долго крестил и целовал меня, коля усами. Однажды он появился с новой женой [106] . Она была очаровательна, вся закутана в меха, но говорила мало, держалась просто и тоже повезла меня покупать игрушки. Мы купили бегающего крокодила, от которого удирала вся прислуга, и маленького пушистого Бадю (заводную обезьяну, кувыркающуюся через голову) взамен потерянной солдатами где-то под Харьковом в командировке из окна вагона. Они заводили механизм и вывешивали ее на веревочке вокруг шеи на устрашение мужиков на станциях. Она двигала всеми лапами и производила впечатление живой.
106
Вторая жена А.А. Вакселя — Маруся Матисен (Матиссен), подруга певицы Киры Александровны Мясоедовой-Еланской по гимназии Таганцева (примеч. А.С.). Других сведений на сегодня нет, но можно предположить, что речь идет о Марии Ивановне Матисен, проживавшей на 14-й линии Васильевского острова в шестиэтажном доходном доме № 37 (см.: Весь Петроград: Адресная книга за 1915 г.). Семья петербургских купцов Матисенов до 1880-х годов также прожила на Васильевском острове.
Иногда меня брали в Петербург. Тогда мы бывали у тетки Прасковьи Александровны Саловой, папиной старшей сестры, бывшей замужем за товарищем министра путей сообщения Василием Васильевичем Саловым [107] , очень милым, но очень старым человеком. Тетя Патя была белокура, голубоглаза, с прекрасным цветом лица, всегда жизнерадостная, тратившая уйму денег на шляпки. У нее мне очень нравилось: ее попугаи, черепахи, лягушки, коты — все меня занимало. Попугаи ругались предпоследними словами, свистели пронзительно и важно разгуливали по карнизам, когда их выпускали из клеток. Черепахи зимой спали в плетеной корзинке, летом бегали по комнатам или в саду, и каждый вечер с наступлением сумерек поднимали весь дом на ноги — их приходилось отыскивать. Лягушки жили в банке и служили вместо барометра. Когда было сыро, они вылезали на приставную лесенку, когда было сухо, забирались пониже. Тетка таскала с собой пару зеленых древесных лягушек в коробочке и всегда пугала мою мать, выпуская их неожиданно на стол или на рояль.
107
Салов Василий Васильевич (1832–1908) — инженер путей сообщения, профессор, председатель Инженерного совета Министерства путей сообщения, действительный тайный советник. Семья проживала на 2-й линии Васильевского острова.
У тети Пати я могла трогать и делать все, что хотела: я заказывала для себя обед, писала на машинке, колотила по роялю, рвала комнатные цветы и таскала за хвосты сибирских красавцев, нещадно оравших, но кротких.
Мой обед в теткином доме, превратился, наконец, в стандарт: суп с «бумбуличками» (вермишель), макаронами с сыром и куриные котлеты. На сладкое клюквенный кисель с сахарной пудрой. С собой мне давали лепешки крем-брюле и шоколад «Гала-Петер».
В теткиной спальне, также доступной для меня, были забавные вещи, система зеркал для прически, паровая ванна для лица, шифоньерка, полная кружевного белья, которое она обожала, стирала сама.
В дни моих посещений приглашался дядя моего отца Платон Львович Ваксель [108] , седой, розовый, прекрасно певший под аккомпанемент моей матери романс «[Commel] a vingt ans» [109] . Когда меня брали в Петербург обновлять мои туалеты, и мы бегали по Гостиному двору, высуня язык, появлялись в качестве советчиц и попутчиц мамины приятельницы: Маруся Воейкова [110] , Соня Лансере, Анна Викторовна Королькова [111] , с которой моя мать познакомилась на полковом празднике, жена штабс-капитана, скромная, нервная, но остроумная и культурнейшая женщина.
108
Ваксель Платон Львович (1844–1918) — музыковед, певец, собиратель музыкальных рукописей и автографов. Почетный член Императорской академии художеств и член Императорского музыкального общества, непременный член совета Министерства иностранных дел. Сын рисовальщика Л.Н. Вакселя (см. примеч. 45), дядя отца О. Ваксель «Платон Львович Ваксель, дядя дедушки… музыкальный критик и сам высококультурный певец, обладавший прекрасно поставленным тенором, после первой же встречи с бабушкой сказал родичам: “Vous elites qu’elle pianote? C’est une excellente artiste” («Вы говорите, что она играет на фортепьяно? Это замечательная артистка» — фр. — Е. Ч.). Они вдвоем — без репетиции — сразу же исполнили для друзей весь шумановский цикл “Любовь поэта”.
Платон Львович, в отличие от своего брата, женщин не любил. У него было слабое здоровье, из-за чего он подолгу жил на о[стро]ве Мадейра, часто ездил в Италию, особенно в Венецию… Кроме музицирования, он еще развлекал Юлию Федоровну (зрелищем сеансов вольной борьбы. — Е. Ч) которую считал искусством, достойным древних греков. Бабушке же вовсе не доставляло удовольствия смотреть на потных борцов, натужно обхвативших друг друга и издающих звериное рычание, которое не удавалось заглушить громко играющему оркестру. Ваксели, конечно, фыркали по поводу вкусов Платона Львовича. Он покровительствовал многим художникам, был прост в обращении» (Восп. А.С.Л. 34).
109
«Как в 20 лет» (фр.).
110
Воейкова Мария Владимировна — знакомая Ю.Ф. Львовой по теософскому обществу (см. примеч. 204), певица-любитель и дальняя родственница Львовых (примеч. А. С.). Возможно, дочь Воейкова Владимира Николаевича — флигель-адъютанта, полковника, командира лейб-гвардии гусарского Его Величества полка; либо — Мария Владимировна Голицына (1865–1933), с 1887 г. жена Александра Николаевича Воейкова (1865–1942) — ротмистра, адъютанта военного министра.
111
Королькова Анна Викторовна (урожд. Лампе, 1880–1946) — жена штабс-капитана 1-й роты 1-го железнодорожного полка в Царском Селе Николая Николаевича Королькова. После развода с мужем давала уроки немецкого языка. Дата рождения установлена по табличке на могиле на Большеохтинском кладбище. Похоронена вместе с дочерью Т.Н. Лащенко (см. примеч. 119) в двух дорожках от могилы Ю.Ф. Львовой и А. А. Смольевского.
Для поддержания энтузиазма мы заходили в «Квисисану» [112] , где были автоматы с бутербродами и чудесные филипповские пирожки [113] . Ради того, чтобы посмотреть лишний раз, как вертится автомат, я съедала огромное количество бутербродов и уговаривала всех делать то же самое.
В Гатчине появились новые лица. Часто стала приезжать Анна Викторовна. Мать ее утешала, как могла, в ее несчастной семейной жизни; часто я слышала взрывы смеха, а еще чаще видела, как прятались под диван бутылки с ликером при появлении новых гостей.
112
«Квисисана» («Quisisana» — «Здесь выздоравливают», лат.) — один из двух ресторанов на Невском пр.: 46, в здании Московского купеческого банка (1909–1910 гг. архитектор
Л.Н. Бенуа); д. 43 (1900). Петербургские старожилы вспоминали: «Особый характер приобрел ресторан “Квисисана” на Невском возле “Пассажа”». Там был механический автомат-буфет. За 10–20 копеек можно было получить салат, за 5 копеек — бутерброд. Его охотно посещали студенты, представители небогатой интеллигенции. Студенты шутили, перефразируя латинскую пословицу: “Мене сана ин Квисисана”» — («Mens sana in compore sano» — «В здоровом теле здоровый дух») (Засосов Д.А., Пызин В.И. Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов. Записки очевидцев. Л., 1991. С. 102, 243). Кафе «Квисисана», находившееся недалеко от ресторана «Нева», упоминается в книге Е.Б. Рейна «Арка над водой» (2000) в связи с «тенями Мандельштама и Ахматовой, Зощенко и Тынянова». В 2003 г. на Невском пр., 74 (во дворе) открыт ресторан «Quisisana».
113
Булочные купца Филимонова были известны как в Москве, так и в Петербурге. Горячие филипповские пирожки с мясом, яйцами и рисом, грибами, творогом, изюмом и вареньем по пятачку за штуку были популярны во всех слоях общества.
Елку мне устраивали каждый год. Но одно Рождество никогда не забуду. Появился переведенный из гвардии поручик Тойкандер [114] . Блестя золотым нагрудником и звеня шпорами, прошел представиться своему ротному. И застрял. За обедом, чтобы понравиться Алине, он не отказывался от подливаемых опытным в спаивании отчимом рюмок. После обеда долго пили кофе с ликерами, вернее ликер с кофе, после чего поручик оказался мертвецки пьяным, спящим под елкой. Когда пришли зажигать елку и раздавать подарки, поручик Тойкандер не проснулся. Вызвали по телефону извозчика, и два денщика в стоячем положении увезли его домой.
114
Тойкандер Бруно Августович — подпоручик 1-го железнодорожного полка.