Другой раз повторилась та же история. На этот раз, уговаривая меня потанцевать, смуглый юноша успел ввернуть несколько слов из своей биографии. Мой спутник выражал нетерпение и неудовольствие по поводу этого непрошенного собеседника. Но неожиданно разговор оживился обнаружением многих общих знакомых. До сих пор он говорил на каком-то странном диалекте с английским акцентом и оборотами речи, например: «40 минут после одного», а тут, упомянув имя Зои Троицкой, своей бывшей жены, перешел на чистейший русский язык и кончил тем, что покорил моего сурового спутника своими морскими рассказами.

Тут к нам присоединился Саша Хрыпов, который жаждал танцевать со мной, и утащил меня в зал. Когда мы собирались уходить, к нам, пошатываясь, подошел наш новый знакомый и представился, Ржевский, Лев Александрович [396] . Мой приятель дал ему свою карточку с номером телефона, прибавив: «Позвоните, мы с Ольгой Александровной будем очень рады». В продолжение целого месяца Л.А. так и думал, что я M-me Форст и живу на Калашниковской набережной [397] , он звонил туда несколько раз, но меня не оказывалось дома. А в тот вечер, когда я была с Сашей и Кринкиным, он только что пришел из рейса, загорелый и веселый, как чижик. Пока Саша и Kpинкин разговаривали на высокие сценарные темы, я отважилась потанцевать с Л.А., который был там с знаменитой кокоткой, выставив ее кавалера за дверь. Эту девушку он ценил очень высоко, говоря, что она — настоящий клад для моряков. Она действительно имела хорошие манеры, со вкусом и уместно одевалась, была неизменно весела и жизнерадостна — чего большего желать одинокому страннику, проводящему в городе 4 дня в месяц? Все это было мне сообщено тут же, я очень дружелюбно отнеслась к этой болтовне. Но все это привело к совершенно неожиданным результатам. Через час он уверял меня, что я ему «безумно нравлюсь», через два часа, что он меня любит. Провожая меня к зеркалу, он неожиданно схватил меня и поцеловал. Я почему-то не сердилась. Уж очень все это было стремительно и непосредственно. Я сообщила ему настоящий свой телефон, потому что он пожаловался, что никогда не застаёт меня дома.

На следующий день я уезжала на дачу, а он в рейс. Он позвонил мне утром, но мне некогда было ни принять его, ни болтать долго с ним по телефону. Я предложила ему 5-ти минутное rendez-vous [398] между трамваем и парикмахерской. Шел дождь, я пришла под большим зонтиком, мы просидели четверть часа в маленьком кафе, пока не подошла моя очередь причесываться. Он болтал всякую ерунду, не давая мне вставить и пару слов, и так сиял, что это настроение отчасти передалось и мне.

Он уехал на свой п[аро]х[од] «Герцен», где он был вторым помощником, а я пошла причесываться, чтобы вечером понравиться Юле, очень придирчивому к моей внешности. Дело в том, что он был 5 раз женат и все на очень красивых женщинах, понятно, что он старался приблизить меня к их совершенству.

Следующий звонок Льва Александровича был в день моего возвращения с дачи, 13 сентября. Он только что вернулся из рейса и хотел непременно меня видеть. О моем возвращении еще никто не знал, поэтому вечер у меня был свободен, я согласилась идти с ним в Михайловский театр на «Бокаччио». Мы сидели на виду у всех и очень мало интересовались сценой. Я никак не ожидала, что буду так рада видеть этого немного навязчивого и дерзкого юношу, но сидя рядом с ним, я забыла обо всех бывавших постоянно около меня беспокойных претендентах на мое сердце или постель.

В антрактах мы болтали и засиживались в фойе и очень удивились, что спектакль так быстро кончился. Оттуда мы перешли поблизости на Михайловскую и говорили уже без помехи за вином. Он неожиданно сказал мне: «Знаете что, будьте моей женой», — и я так же неожиданно для себя ответила: «Хорошо, давайте попробуем». Не знаю, что заставило меня так легко решиться на этот эксперимент, все-таки шесть с половиной лет я крепко держалась, хотя получала десятки значительно более выгодных во всех отношениях предложений.

Л.А. высказывал такую уверенность, что нам будет хорошо вместе, что это передалось и мне, я настроилась на такой лад. Действительно, мне было очень весело и легко, как никогда. Он проводил меня домой и никак не мог уйти. Я забрала его с собой, мы сидели в кухне и болтали, пока не начали вставать наши (я спала у Аси, своей комнаты у меня не было, за время моего пребывания на Петроградской ее заняли). Л.А. уехал на п[аро]х[оде], а я легла спать. Известие о том, что я собираюсь замуж, как громом, поразило всех моих приятелей.

Саша Хрыпов разошелся с Нитой, чтобы на мне жениться [399] . Форст каждый день в течение целого лета присылал мне букеты с трогательными записками, Саша Каган, хотя и не бывал, все же сообщал о своих новых удачах, связывая их с возможностью «нашего» отъезда в Америку. Я ничего не говорю о Борисе, он уехал в Сталинград с тем, чтобы завоевать наискорейшим образом положение, достойное меня. И вдруг какой-то проходимец, какой-то паршивый штурман, неизвестно откуда взявшийся, отнимает у них «их» Ольгу Александровну. Это невозможно было терпеть. Чтобы не подвергать меня слишком сильному искушению — отказаться от моих легкомысленных намерений, Лев А. увёз меня в Мурманск, где жила его мать [400] , где у него был свой домик, где природа и море были ему близки.

Он плавал с 12-ти лет, убежав из дому. Мать считала его расстрелянным. Кому-то было нужно поддерживать эти слухи. Мы провели в Мурманске 2 недели, почти нигде не бывая. У нас было о чем поговорить. Я занималась игрушечным хозяйством в бревенчатом домике на горе. Там нас застала зима, мягкая зима океанского побережья. Я писала немного, он рисовал меня, мы бродили по пустынным холмам, иногда ходили в гости на тральщики и к его старым друзьям. Еще раз неожиданно я почувствовала себя совершенно на месте в этом доме с этим человеком.