— Сделаю, конунг!

— И ещё: я хочу услышать от тебя вису.

Олавсон улыбнулся в бороду, отставил в сторону чару, начал тереть лоб, беззвучно шевеля губами.

— Я не знал, что ты скальд, Кальв! — недоверчиво оскалясь, воскликнул Хлёд, его тут же осадили:

— Не отвлекай его!

Кальв легонько ударил рукой по столу, поднял глаза на князя, показывая готовность сказать вису.

— Тихо! Тихо!

Нестройно загудела домра, замолчали свирели и жалейки. Кальв начал сильным, чуть хриплым голосом:

Никто ничего не понимал. Турин, как мог, переводил, объясняя значения северных иносказаний. Кальв замолчал, пошевелив бородой. Было видно, что он сочиняет дальше, гости ждали. Наконец Олавсон продолжил:

Кальв хотел ещё что-то сказать, но, подумав, замотал головой. Русичи молчали, размышляя, стоит ли хвалить то, что им было не понять. Владимир, опережая хулу или похвальбу, зачерпнул чарой пива из братины, поднялся, нависнув над гостями. Молвил:

— Кальв Олавсон! По обычаю, принятому в твоей стране, за верность твою и твёрдый нрав я хочу наречь тебя Железным Кальвом. В дар за прозвание я хочу дать тебе в кормление село Будутино, некогда принадлежавшее моей матери.

Старые бояре переглянулись: вот и началось! Сегодня Владимир дал кормление варягу, назавтра своим людям раздаст их земли. Добрыня неодобрительно покачал головой, с укором посмотрев на князя. Завтра на трезвую голову он всё выскажет своему воспитаннику, лишь бы только этим и закончились сегодняшние щедроты Владимира. Давать кормления нужно не на пиру, а на снемах вятших мужей, обсуждая достоинства наделяемых землёй, чтобы не нажить себе неприятелей.

Из новых Владимировых бояр мало кто заметил недовольство старых; решение шумно поддержали, в том числе и Кальв, наполнивший в честь своего наречения чару, и благодарили князя. Владимир, осушив чару, прошёлся глазами по столам, нашёл Турина, произнёс:

— Торир Палёный!

Договорить и одарить воеводу князь не успел. Добрыня выкрикнул со своего места:

— Хороша была виса, Кальв! Но послушай нашего сказителя. Эй! Зовите гусляра, пусть поведает нам о славных подвигах!

Сам пригнулся к Владимиру, схватил за рукав атласного зипуна:

— Не сейчас, княже! Пусть Ярополковы бояре привыкнут к тебе!

Князь, смотревший на вуя потемневшими от гнева глазами (встрял в его речь, перебив), кажется, понял: посветлел взором, сел на место. Гусляр, молодой щуплый парень, с перехваченными кожаным ремешком волосами, оказался с необычайно глубоким голосом. Варяги, слушая, одобрительно кивали головами: звучание гуслей чем-то напоминало их северную арфу. Владимир, отставив в сторону чару с хмельным питием, оглядывал пирующих, обдумывая слова Добрыни. И оказывалось, что вновь прав стрый и не следовало гнать коней вперёд с раздачей подарков по заслугам, а не по древности рода или подвигам предков. Дождавшись окончания сказа, поднялся с места, держа в руках чару с пивом, покосился на сведшего к переносице брови Добрыню, ожидавшего снова какой-нибудь выходки, сказал твёрдым протрезвевшим голосом:

— Спасибо вам всем, други братья! За помощь, за то, что приняли меня. Клялся я перед ликом Перуна и перед вами, что буду беречь и защищать свою землю, блюсти суд по справедливости, скажу это ещё раз!

Подняв вверх чару, добавил:

— Будте здравы, мужи вятшие, мужи доблестные!

— Слава, слава!

Добрыня, к удовольствию своему, увидел, что старых бояр проняло: выкрикнул «славу» Любислав Гуннар, улыбнулся краем губ даже суровый и подозрительный Миливой Искусеев, кивнув, будто в приветствии, князю. Бодрее загудели сопельщики, ударил бубен, начиналась плясовая.

Хищные, длинные драккары, рыбным косяком режущие широкий хребет Днепра, с высокого угора казались всплывшими на поверхность щуками. Комонная дружина в две сотни мечей под началом воеводы Блуда, бывалых Святославовых воинов, преследовала варягов третий день. Примерно в трёх верстах за викингами шли домой хортицкие русы. Если уходящие варяги замыслят пакость, то оба полка соединятся и сойдутся с врагом в битве.

Колот стоял на угоре, держа коня под уздцы. Конь, чудом сбережённый в голодном Родене, иногда касался губами плеча хозяина, будто желая привлечь его внимание. Дружина заканчивала днёвку, кмети поели сухомятью, запив водой из бураков. На бывалых воинов не надо кричать и чему-то учить: они сами знают, что нужно делать, и вскоре, растянувшись походным строем, потянулись вдоль Днепра, изредка углубляясь в лес, обходя накатанной летней дорогой болотины, перебираясь вброд через ручейки и речушки. Изредка охотились, били птицу, взмывавшую вверх от шума идущих всадников, Колотову дозору повезло убить трёх бобров. При этом не разбегались друг от друга, ночью не приходилось проверять сторожу, из кметей никто не откладывал далеко оружие, готовясь к возможной пакости со стороны варягов.

Колот, возглавлявший дозор, наткнулся на разорённое село. Бесформенные груды сгоревшего дерева, обугленные полуразвалившиеся скелеты строений — вот и всё, что осталось от изб и землянок. Впрочем, кое-где уже лежали окоренные брёвна, и где-то на окраине дятлом стучал топор. Из землянки, доселе не видной, покрытой в накат более или менее уцелевшими брёвнами и сосновым лапником сверху, вылез щуплый косматый мужик. Рубаха на правом плече была разорвана и из-за этого нелепо кособочилась в сторону. Босые ноги были грязны дочерна. Мужик настороженно оглядывал дозорных, не решаясь приближаться, сжимая в кулаке засапожник, полагаясь, видимо, на него, как на оружие, чем вызвал усмешки кметей. Колот спешился, шагнул к мужику, тот попятился назад. Лапа остановился, спросил: