Пирс безоговорочно капитулировал. Он обладал магнетизмом, но отталкивал, являясь Савонаролой ирландского освободительного движения. Теперь, зная, что будет расстрелян, поэт надеялся стать спасителем нации.

Вначале это казалось маловероятным. Когда восставших вели сквозь толпу, дублинцы ругались, плевались, бросали в них гнилые овощи и кричали: «Штыками их! Штыками!» [1777] Люди злились из-за разрушения их города, центр которого теперь, как говорили, превратился в руины в большей степени, чем Ипр, пострадавший от войны [1778] .

Жители оплакивали мертвых — 300 горожан, а также 70 восставших и 130 британских бойцов. Среди большого количества слухов и рассуждений слышалось и некоторое сочувствие к повстанцам. Но если Пасхальное восстание являлось пропагандой из ствола орудия, то оно, очевидно, дало осечку. Если это был уличный театр, то у большинства зрителей представление вызвало отвращение.

Однако через несколько недель ситуация полностью изменилась. Хотя британцы рассматривали восстание, как удар ножом в спину, бессмысленно нанесенный во время падения Кута, они принизили его значение, считая обычным бунтом. Поэтому ответные меры, сами по себе суровые, но мягкие по стандартам Кромвеля, взявшего Дрогеду, или штурма Амритсара, казались в метрополии справедливыми. Однако ирландцы считали их жестокими и дикими. Они испытали еще большее ожесточение, когда выяснилось, что британцы убили пять гражданских лиц во время самого восстания. Один из убитых оказался пацифистом Фрэнсисом Шихи-Шкеффингтоном, осудившим восстание- благородную ошибку [1779] .

Но генерал сэр Джон Максвелл, который ввел военное положение, считал, что не может показывать слабость— в частности, потому, что Китченер посоветовал ему расстреливать каждого десятого из арестованных [1780] . Он сказал Эсквиту: «Из-за серьезности восстания и его связи с немецкими интригами и пропагандой, в виду больших человеческих потерь и потери собственности, посчитал необходимым наложить самые суровые наказания на известных организаторов этого омерзительного мятежа» [1781] .

Почти две тысячи подозреваемых диссидентов были помещены в тюрьмы и задержаны. Военные трибуналы, которые проводились тайно, приговорили девяносто человек к смертной казни. Приведение в исполнение большинства приговоров оказалось отсрочено. Один или два человека по счастливой случайности избежали этой судьбы (де Валера — возможно, из-за предполагаемого американского гражданства, а графиня Маркиевич — из-за того, что была женщиной; британцы осуждали казнь немцами медсестры Кавелл). Но между 3 и 12 мая 1916 г. пятнадцать восставших расстреляли, среди них — Пирса, Коннолли, Планкетта, Кларка и Макдермотта. Как неизбежно случалось в имперской истории, британские репрессии привели к фатальной реакции.

Самый страстный парламентский протест исходил от Джона Диллона, доверенного коллеги Редмонда, который обвинил безумное правительство в «выпускании рек крови» [1782] . Американцы тоже негодовали и сравнивали убийство военнопленных с немецкими ужасами. Посол Великобритании в Вашингтоне писал домой: «Ирландский вопрос отравляет наши отношения с США» [1783] .

Некоторые люди вроде епископа Л имерика противопоставляли жестокость по отношению к повстанцам «Кровавой Пасхи» и милосердие в отношении к участникам набегов Джеймсона. Бернард Шоу сказал: наказания Максвелла напоминали расправы лорда Кромера с неуправляемыми деревенскими жителями в Деншавай. Но политика слепого возмездия британским властям «превратила безрассудную авантюру в героический эпизод в борьбе за ирландскую свободу; ничего более глупого и безумного не могли придумать даже самые худшие враги Англии» [1784] .

Повешение сэра Роджера Кейсмента в августе вызвало еще большую ярость, поскольку это была месть, подаваемая холодной. Более того, он прославился как гуманист, настроенный против колониализма, осуждавший, например, бельгийское правление в Конго — «тиранию, которую невозможно представить, разве что только ирландским умом, видевшим ужасы, которые ежедневно осуществлялись на этой земле» [1785] .

Поэтому его дискредитировали недостойными методами. Отрывки из дневника Кейсмента, в которых говорилось о гомосексуальных пристрастиях, частным образом показали влиятельным людям в Англии (например, архиепископу Кентерберийскому и американскому послу).

В большей части Ирландии произошел знакомый христианский парадокс — участники Пасхального восстания одержали победу через провал. Бывшие парии завоевали короны мучеников. «Плюмажем дроги похоронные украсят ваши короли. Повстанцев души непокорные — в лучах божественной любви…» — пели ирландцы в то время [1786] . Йейтс написал о влиянии шестнадцати жертв:

Ирландцам пришлось вынесли худшую гражданскую борьбу перед тем, как исполнилась мечта Коннолли, и связь с «разбойничьей империей» [1788] оказалась разорвана. Однако в Пасху 1916 г. они нанесли очень важный удар, который, как сказал Ленин, имел «в сто раз большее политическое значение, чем удар такой же силы в Азии или в Африке» [1789] . Это был удар в сердце империи, и он вдохновил националистов везде, а особенно — в Индии и Египте. Как в дальнейшем заявил Ганди, ирландцы не только купили свободу кровью, которую взяли, но и галлонами крови, которые с готовностью отдали [1790] .