И мистеръ Габріэль Парсонсъ снова опустился на стулъ и началъ хохотать сколько доставало его силъ. Тотль былъ долженъ ему, а потому Парсонсъ имлъ полное право хохотать насчетъ должника.

Мистеръ Ваткинсъ Тотль съ твердостью принялъ приглашеніе обдать у Парсонса черезъ день, и, оставшись одинъ, съ душевнымъ спокойствіемъ смотрлъ на предстоящее свиданіе.

Восшедшее черезъ день солнце никогда еще не усматривало снаружи Норвудскаго дилижанса такой щегольской особы, какъ мистеръ Ваткинсъ Тотль, и когда дилижансъ подъхалъ къ крошечному домику, съ парапетомъ для прикрытія дымовыхъ трубъ и лужкомъ, похожимъ на огромный дастъ зеленой почтовой бумаги, — то утвердительно можно сказать, что онъ никогда еще не привозилъ къ мсту назначенія джентльмена, который бы чувствовалъ такое сильное безпокойство и неловкость, какое испытывалъ тотъ же мистеръ Ваткинсъ Тотль.

Дилижансъ остановился, и мистеръ Ваткинсъ Тотль спрыгнулъ… ахъ! виноватъ: спустился, — съ соблюденіемъ величайшаго достоинства. «Ступай!» сказалъ онъ, и дилижансъ покатился на гору съ тмъ равнодушіемъ къ скорости, которое въ загородныхъ дилижансахъ особенно замтно.

Мистеръ Ваткинсъ Тотль нетвердой рукой дернулъ рукоятку садоваго звонка. Нервическое состояніе его вовсе не уменьшилось, когда онъ услышалъ, что звонокъ звенлъ какъ пожарный колоколъ.

— Дома ли мистеръ Парсонсъ? спросилъ Тотль у человка, отворявшаго ворота.

Голосъ его былъ едва слышенъ, потому что колокольчикъ звенлъ оглушительно.

— Я здсь! заревлъ голосъ съ зеленой лужайки; и дйствительно: тамъ былъ мистеръ Габріэль Парсонсъ.

На немъ надта была фланелевая куртка. Онъ чрезвычайно быстро перебгалъ отъ калитки къ двумъ шляпамъ, поставленнымъ одна на другую, и обратно къ калитк, между тмъ какъ другой джентльменъ, у котораго сюртукъ былъ снятъ, гнался за мячомъ въ самый конецъ зеленой лужайки. Джентльменъ безъ сюртука, отъискавъ мячъ, что продолжалось, между прочимъ, минутъ десять, побжалъ къ шляпамъ, между тмъ какъ мистеръ Габріэль Парсонсъ поднялъ палку. Потомъ джентльменъ безъ сюртука весьма громко закричалъ: «играй!» мячъ покатился, и мистеръ Габріэль Парсонсъ снова подбжалъ къ шляпамъ, положилъ палку и погнался за мячомъ, которыя, къ величайшему несчастію, укатился въ сосднее поле. Они называли это игрою въ криккетъ.

— Тотль, не хочешь ли и ты присоединиться? спросилъ Парсонсъ, приближаясь къ гостю и вытирая съ лица потъ.

Мистеръ Ваткинсъ Тотль отклонилъ предложеніе, одна мысль о принятіи котораго кидала его въ жаръ сильне, чмъ самого Парсонса игра.

— Въ такомъ случа войдемте въ комнаты. Теперь ужь половина пятаго, а мн еще нужно умыться до обда, сказалъ мистеръ Габріэль Парсонсъ. — Знаете, церемоніи и ненавижу здсь…. Томсонъ! вотъ это Тотль. Тотль! вотъ это Томсонъ — членъ человколюбиваго общества.

Мистеръ Томсонъ безпечно поклонился; поклонъ мистера Тотля былъ натянутъ; и вслдъ за тмъ мистеръ Габріэль Парсонсъ повелъ друзей своихъ въ комнаты. Габріэль Парсонсъ былъ богатый кондитеръ и всякую грубость свою приписывалъ честности, открытому и чистосердечному обращенію; впрочемъ, есть люди и кром Габріэля, которые воображаютъ, что грубое обращеніе — врный признакъ чистосердечія.

Мистриссъ Габріэль Парсонсъ весьма граціозно приняла гостей на лстниц и повела ихъ въ гостиную. На мягкомъ диван сидла лэди весьма жеманной наружности и замтно недружелюбныхъ наклонностей. Она принадлежала къ тому разряду женщинъ, о возраст которыхъ весьма трудно сдлать какое нибудь врное опредленіе. Быть можетъ, что черты лица ея были бы чрезвычайно прелестные еслибъ она была помоложе; а можетъ быть он и въ молодости имли такой же видъ, какъ теперь. Цвтъ лица ея — съ легкими слдами пудры — отличался близною восковой фигуры; лицо ея было выразительно. Она была одта со вкусомъ и, для большаго эффекта, заводила золотые часы.

— Миссъ Лиллертонъ, душа моя, рекомендую вамъ вашего друга, мистера Ваткинса Тотля, нашего стариннаго знакомаго, сказала мистриссъ Парсонсъ, представляя новаго Стрэфона изъ улицы Сесиль.

Лэди встала и сдлала низкій реверансъ; мистеръ Ваткинсъ Тотль сдлалъ комически-серьёзный поклонъ.

«Великолпное, величественное созданіе!» подумалъ Ваткинсъ Тотль.

Съ перваго раза она показалась ему тмъ прелестнымъ идеаломъ, который Ваткинсъ часто создавалъ въ своемъ воображеніи.

Въ эту минуту приблизился мистеръ Томсонъ — и мистеръ Ваткинсъ Тотль началъ ненавидть его. Мужчины по инстинкту узнаютъ иногда соперника, и мистеръ Ваткинсъ Тотль чувствовалъ, что ненависть его была справедлива.

— Могу ли я, сказалъ достопочтенный джентльменъ: — смю ли я обратиться къ вамъ, миссъ Лиллертонъ, и просить васъ о ничтожной жертв въ пользу неимущихъ, о которыхъ печется ваше общество?

— Пожалуста, напишите на меня дв гинеи, отвчала миссъ Лиллертонъ, похожая на автоматъ.

— Вы по-истин человколюбивы, сударыня, отвчалъ мистеръ Томсонъ. — Позвольте мн замтить, что въ словахъ моихъ не кроется никакого преувеличенія. Благотворительне васъ я въ жизнь свою никого еще не встрчалъ.

При этомъ комплимент на лиц миссъ Лиллертонъ отразилось что-то въ род дурного подражанія одушевленію. Ваткинсъ Тотль, подъ вліяніемъ зависти, внутренно желалъ, чтобы мистеръ Томсонъ провалился сквозь полъ.

— Знаешь ли, какого я мннія о теб, почтенный другъ мой? сказалъ мистеръ Парсонсъ, только что вошедшій въ гостиную съ чистыми руками и въ черномъ сюртук: — мн кажется, что ты готовъ на каждомъ шагу говорить вздоръ.