Когда-то, въ доброй Англіи, — все равно когда и гд именно, — дана была упорная битва. Это случилось лтомъ, когда зеленли волны травы; и сраженіе длилось цлый день. Не одинъ полевой цвтокъ, — благоухающій кубокъ, созданный рукою Всемогущаго для росы, — приникъ въ этотъ день къ земл, въ ужас, что эмали его чашечки вровень съ краями наполнилась кровью. Не одно наскомое, обязанное нжнымъ цвтомъ своимъ невиннымъ листьямъ и трав, было перекрашено въ этотъ день умирающими людьми и, убгая въ испуг обозначило слдъ свой неестественною полосою. Пестрая бабочка, пролетая по воздуху, обагрила кровью свои крылья. Заалла рка; истоптанное поле превратилось въ болото, и лужи крови въ слдахъ отъ ногъ и копытъ алли, сверкая на солнц, по всему пространству равнины.

Избави насъ небо увидть когда нибудь сцену, какую увидлъ на пол битвы мсяцъ, когда, появившись изъ за чорной линіи далекаго горизонта, окаймленнаго втьвями деревъ, онъ поднялся въ небо и взглянулъ на равнину, усянную лицами, обращенными вверхъ, — лицами, которыя когда-то у груди матери искали родного взора или дремали въ счастливомъ забытьи. Избави насъ Богъ узнать вс тайны, шопотомъ переданныя зараженному втру, пролетавшему надъ сценою битвы днемъ, и смерти и страданія ночью! Много разъ одинокій мсяцъ свтилъ надъ этимъ полемъ и много разъ озаряли его печальныя стражи — звзды, и много разъ пронесся надъ нимъ втеръ со всхъ странъ свта, пока не изгладились слды сраженія.

Эти слды держались долго, но проявлялись только въ мелочахъ: природа выше дурныхъ людскихъ страстей: — она повеселла скоро и снова улыбнулась надъ преступнымъ полемъ битвы, какъ улыбалась прежде, когда оно было еще невинно. Жаворонки по прежнему запли надъ нимъ въ вышин; тни облаковъ, нагоняя другъ друга, замелькали по трав и нивамъ, по огородамъ и лсамъ, по кровлямъ и шпицу церкви молодого городка подъ кущею деревъ, — и убгали къ далекой меж неба съ землею, гд блднла вечерняя заря. Пол засяли хлбомъ, и собирали съ него жатву; алая нкогда рка задвигала колеса мельницы; крестьяне, посвистывая, пахали землю; тамъ и сямъ виднлись группы жнецовъ и косарей, мирно занятыхъ своимъ дломъ; паслись овцы и быки; дти кричали и шумли по пажитямъ, прогоняя птицъ; въ трубъ хижинъ подымался дымъ; мирно звучалъ воскресный колоколъ; жили и умирали старики и старухи; робкія полевыя созданія и простые цвты въ кустарник и садахъ разцвтали и увядали въ урочный срокъ: и все это на страшномъ, кровавомъ пол битвы, гд тысячи пали мертвые среди жаркой счи.

Сначала среди всходившаго хлба появлялись пятнами густо-зеленые участки, и народъ смотрлъ на нихъ съ ужасомъ. Годъ за годомъ эти пятна показывались снова; вс знали, что подъ этими тучными мстами лежатъ кучами схороненные люди и лошади, и удобряютъ почву. Крестьяне, вспахивая эти мста, съ отвращеніемъ сторонились отъ множества крупныхъ червей; связанные здсь снопы долго назывались снопами битвы и откладывались особо; никто не запомнить, чтобы такой снопъ попахъ когда нибудь въ общій сборъ жатвы. Долгое время плугъ, прорзывая свжую борозду, выбрасывалъ остатки воинскихъ вещей. Долго встрчались на пол битвы раненыя деревья, обломки изрубленныхъ и разрушенныхъ оградъ и окоповъ, гд дрались на смерть, истоптанныя мста, гд не всходило ни травки, ни былинки. Долго ни одна деревенская красавица не хотла украсить своей головы или груди прекраснйшимъ цвткомъ съ этого поля смерти; прошло много лтъ, а въ народ все еще жило поврье, что растущія здсь ягоды оставляютъ на сорвавшей ихъ рук почти неизгладимое пятно.

Но года быстро и незамтно, какъ лтнія тучки, пролетая надъ полемъ, изгладили мало по малу и эти слды старинной битвы; они унесли съ собою преданія, жившія въ памяти окрестныхъ жителей; сказанія о битв перешли, наконецъ, слабя изъ году въ годъ, въ сказки старухъ, смутно повторяемыя у зимняго огонька.

Гд такъ долго росли неприкосновенные на своихъ стебляхъ цвты и ягоды, тамъ явились сады, воздвигнулись домa, и дти играли на лужайк въ сраженіе. Раненыя деревья уже давно были срублены на дрова къ Рождеству и, треща, сдлались добычею пламени. Густая зелень тучныхъ участковъ среди ржи стала не свже памяти о тхъ, чей прахъ подъ нею покоился. Плугъ все еще выбрасывалъ отъ времени до времени ржавые куски металла, но уже трудно было ршить, какое было ихъ употребленіе, и находившіе ихъ дивовались имъ и спорили. Старый изрубленный кирасъ и шлемъ висли въ церкви такъ долго, что дряхлый, полуслпой старикъ, напрасно старавшійся теперь разглядть ихъ надъ бленою аркою, дивился имъ, бывши еще ребенкомъ. Если бы павшіе на пол битвы могли воскреснуть на минуту въ томъ самомъ вид, какъ пали, и каждый на томъ мст, гд застигла его преждевременная смерть, израненые, блдные, какъ тни, воины сотнями глянули бы въ двери и окна жилищъ, окружили бы мирный домашній очагъ, смнили бы собою запасы хлба въ анбарахъ и житницахъ, стали бы между груднымъ ребенкомъ и его кормилицей, поплыли бы за ркой, закружились бы около мельницы, покрыли бы и садъ и дугъ, легли бы стогами полумертвыхъ тлъ на снокос. Такъ измнилось поле битвы, гд тысячи на тысячахъ пали въ жаркой схватк.

Нигд, можетъ быть, не измнилось оно такъ много, — лтъ сто тому назадъ, — какъ въ маленькомъ саду возл одного стараго каменнаго дома съ крыльцомъ, осненнымъ каприфоліями: такъ, въ свтлое осеннее утро, раздавались смхъ и музыка, и дв двушки весело танцовали на трав; съ полдюжины крестьянокъ, собиравшихъ, стоя на лстницахъ, яблоки съ деревъ, пріостановили работу и смотрли на пляску, раздляя веселье двушекъ. Сцена была очаровательная, живая, неподдльно веселая: прекрасный день, уединенное мсто; двушки въ полной безпечности танцовали безъ малйшаго принужденія, истинно отъ всей души.

Если бы на свт не заботились объ эффект, я думаю (это мое личное мнніе, и я надюсь, что вы согласитесь со мною), — я думаю, что вамъ жилось бы лучше, да и другимъ было бы пріятне съ вами жить. Нельзя было смотрть безъ восторга на пляску этихъ двушекъ. Единственными зрителями были крестьянки, собиравшія на лстницахъ яблоки. Двушки были очень довольны, что пляска имъ правится, но танцовали он ради собственнаго удовольствія (или, по крайней мр, вы непремнно такъ подумали бы); и вы любовались бы ими также невольно, какъ невольно он танцовали. Какъ он танцовали!

Не такъ, какъ оперныя танцовщицы. Нтъ, нисколько. И не такъ, какъ первыя ученицы какой нибудь мадамъ N. N. Нтъ. Это былъ ни кадриль, ни менуэтъ, ни контрадансъ, а что-то особенное: ни въ старомъ, ни въ новомъ стил, ни въ англійскомъ, ни во французскомъ; разв, можетъ быть, что-то въ род испанской пляски, какъ говорятъ, веселой, свободной и похожей на импровизацію подъ звуки кастаньетъ. Он кружились, какъ легкое облако, перелетали изъ конца въ конецъ по алле, и воздушныя движенія ихъ, казалось, разливались, по ярко озаренной сцен, все дальше и дальше, какъ крутъ на вод. Волны волосъ ихъ и облако платья, пластическая трава подъ ногами, щумящія въ утреннемъ воздух втьви, сверкающіе листья и пестрая тнь ихъ на мягкой зелени, бальзамическій втеръ, весело ворочающій далекую мльницу, все вокругъ этихъ двушекъ, — даже крестьянинъ съ своимъ плугомъ и лошадьми, чернющіе далеко на горизонт, какъ будто они послднія вещи въ мір, - все, казалось, танцовало вмст съ двушками.