— Не ухаживать за роднымъ сыномъ, когда онъ боленъ! сказала моя мать. — Она не заслуживаетъ имть сына!

И произнося это исполненное негодованія восклицаніе, мистриссъ Пенденнисъ взглянула на своего собственнаго и единственнаго любимца. Когда она взглянула на меня, я зналъ, что происходило въ ея душ. Она нянчила меня, одвала въ длинныя платьица и въ маленькіе чепчики, въ первую курточку и въ панталончики. Она не отходила отъ моей постели на время моихъ дтскихъ и юношескихъ болезней. Она берегла меня всю жизнь; она прижимала меня къ сердцу съ безконечными молитвами и благословеніями. Её уже нтъ съ нами благословлять насъ и молиться; но съ небесъ, куда она переселилась, я знаю, что ея любовь слдитъ за мною, и часто-часто думаю, что она и теперь здсь, только невидимо.

— Мистриссъ Фирминъ не принесла бы никакой пользы, заворчалъ докторъ Гуденофъ. — Съ ней сдлалась бы истерика и сидлк пришлось бы ухаживать за двумя больными вмсто одного.

— Ужь не говорите этого мн! вскричала моя мать, вспыхнувъ. — Не-уже-ли вы думаете, что если бы этотъ ребенокъ (разумется, она говорила о своёмъ ненаглядномъ) былъ боленъ, я не пошла бы къ нему?

— Милая моя, если бы этотъ робёнокъ былъ голоденъ, вы изрубили бы вашу голову, чтобы сдлать ему бульонъ, сказалъ докторъ, прихлёбывая чай.

— Potage `a la bonne femme, сказалъ мистеръ Пенденнисъ. — Матушка, у насъ бываетъ онъ въ клуб: васъ сварили бы съ молокомъ, яйцами и овощами. Васъ поставили бы кипть на нсколько часовъ въ глиняномъ горшк и…

— Не говорите такихъ ужасовъ, Эртёръ! вскричала одна молодая двица, бывшая собесдницей моей матери въ т счастливые дни.

— И людямъ, которые всё знали, вы очень показались бы вкусны.

Дядя мой поглядлъ такъ, какъ-будто не понялъ этой аллегоріи.

— О чемъ вы говорите? potage `a la… какъ это называется? сказалъ онъ. — Я думалъ, что мы говоримъ о мистриссъ Фирминъ, что живётъ въ старой Паррской улиц. Мистриссъ Фирминъ чертовски деликатная женщина, какъ вс женщины этой фамиліи. Мать ея умерла рано, сестра, мистриссъ Туисденъ, очень деликатна; она можетъ быть столько же полезна въ комнат больного, сколько можетъ быть полезенъ быкъ въ фарфоровой лавк — ей-богу! да еще они, пожалуй, заразится.

— Да вдь и вы, пожалуй, заразитесь, маіоръ! закричалъ докторъ. — Вдь вы говорили со мной, а я только-что отъ мальчика. Держитесь подальше, а то я васъ укушу.

Старый джентльмэнъ немножко отодвинулъ свои стулъ.

— Ей-богу этимъ нечего шутить, сказалъ онъ: — я зналъ людей, заразившихся горячкой въ лта постаре моихъ. По-крайней-мр этотъ мальчикъ не сынъ мн, ей-богу! Я обдаю у Фирмина, который взялъ жену изъ хорошей фамиліи, хотя онъ только докторъ и…

— А позвольте спросить, кто былъ мой мужъ? вскричала мистриссъ Пенденнисъ.

— Только докторъ, право, подхватилъ Гуденофъ. — Мн очень хочется сію не минуту заразить его скарлатиной.

— Отецъ мой былъ докторъ и аптекарь, такъ я слышалъ, сказалъ сынъ вдовы.

— Ну такъ что изъ изъ этого? хотлось бы мн знать… разв человкъ одной изъ самыхъ древнихъ фамилій въ королевств не иметъ право занимать учоную, полезвую, благородную профессію. Братъ мой Джонъ былъ…

— Докторъ! сказалъ я со вздохомъ.

Дядя мой поправилъ свои волосы, поднёсъ носовой платокъ въ губамъ и сказалъ:

— Вздорь! пустяки. Терпніе потеряешь съ этими личностями, ей-богу. Фирминъ, конечно, докторъ, такъ какъ и вы, также какъ и другіе, но Фирминъ воспитанникъ университета и джентльмэнъ. Фирминъ путешествовалъ. Фирминъ друженъ съ лучшими людьми въ Англіи и взялъ жену изъ первйшей фамиліи. Ей-богу, сэръ, не-уже-ли вы предполагаете, что женщина, воспитанная въ роскоши, въ Рингундскомъ отели, въ Уальпольской улиц, гд она была, самовластной госпожой, ей-богу, не-уже-ли вы предполагаете, что такая женщина, годится въ сидлки къ больному? Она никогда не годилась, для этого и ни для чего, кром… (тутъ маіоръ увидалъ улыбки на физіономіяхъ нкоторыхъ изъ своихъ слушателей) кром, а говорю, того, чтобы занимать первое мсто въ Рингвудскомъ отели и украшать общество и тому подобное. И если такая женщина вздумала убжать съ докторомъ своего дяди и выйти за человка ниже ея званіемъ — ну, я не вижу, чтобы это было смшно, будь я повшенъ, если вижу!

— Намъ она остаётся себ на остров Уайт, между-тмъ какъ бдный мальчикъ въ школ! сказала со вздохомъ моя мать.

— Фирминъ долженъ тамъ оставаться. Онъ лечить Великаго Герцога: тотъ не можетъ быть спокоенъ безъ Фирмина. Онъ далъ ему орденъ Лебедя. Они ворочаютъ всмъ въ высшемъ свт, и я готовъ держать съ ними пари, Гуденофъ, что мальчикъ, котораго вы лечите, будетъ баронетомъ, если вы не уморите его вашими проклятыми микстурами и пилюлями, ей-богу!

Докторъ Гуденофъ только нахмурилъ свои большія брови.

Дядя мой продолжалъ:

— Я знаю, что вы хотите сказать: Фирминъ настоящій джентльмэнъ по наружности — красавецъ. Я помню его отца, Бранда Фирмина, въ Валенсьенн съ герцогомъ Йоркскимъ. Брандъ былъ одинъ изъ красивйшихъ мущинъ въ Европ; его прозвали Головнёй: онъ былъ рыжій, страстный дуэлянтъ, застрлилъ одного ирландца, остепенился потомъ и все-таки поссорился съ своимъ сыномъ, который чертовски кутилъ въ молодости. У Фирмина, конечно, наружность джентльмэновская: чорные волосы: отецъ балъ рыжій. Тмъ лучше для доктора; но… но мы понимаемъ другъ друга, я думаю, Гуденофъ, намъ съ вами приходилось видть разныя разности въ нашей жизни.