— Эта привычка низкая, привычка извощиковъ, постителей кабаковъ, ирландскихъ торговокъ, говаривалъ докторъ, когда Филь и его другъ переглядывались съ тайной радостью.

Отецъ Филя былъ всегда надушонъ и опрятенъ, образецъ красиваго благоприличія. Можетъ быть онъ яснй понималъ хорошія манеры чмъ нравственность; можетъ быть его разговоръ былъ наполненъ пошлостями (говорилъ онъ по большей части о модныхъ людяхъ) и не поучителенъ; обращеніе его съ молодымъ лордомъ Эгамомъ довольно приторно и раболпно. Можетъ быть, я говорю, въ голову молодаго мистера Пенденниса приходила мысль, что его гостепріимный хозяинъ и другъ, докторъ Фирминъ, былъ, попросту сказать, старый враль; но скромные молодые люди нескоро приходятъ къ такимъ непріятнымъ заключеніямъ относительно старшихъ. Манеры доктора Фирмина были такъ хороши, лобъ его быль такъ высокъ, жабо такъ чисто, руки такъ блы и тонки, что довольно долгое время мы простодушно восхищались имъ, и не безъ огорченія начали смотрть на него въ такомъ вид, какимъ онъ дйствительно былъ — лтъ, не такимъ, каковъ онъ дйствительно былъ — ни одинъ человкъ, получившій доброе воспитаніе съ раннихъ лтъ, не можетъ судить совершенно безпристрастно о человк, который былъ добръ къ нему въ дтств.

Я неожиданно оставилъ школу, разставшись съ моимъ маленькимъ Филемъ, славнымъ, красивымъ мальчикомъ, нравившимся и старымъ и молодымъ своей миловидностью, весёлостію, своимъ мужествомъ и своей джентльмэновской осанной. Изрдка отъ него приходило письмо, исполненное той безыскусственной привязанности и нжности, которая наполняетъ сердца мальчиковъ и такъ трогательна въ ихъ письмахъ. На эти письма давалась отвты съ приличнымъ достоинствомъ и снисхожденіемъ со стороны старшаго мальчика. Нашъ скромный деревенскій домикъ поддерживалъ дружескія сношенія съ большимъ лондонскимъ отелемъ доктора Фирмина, откуда, въ своихъ визитахъ къ намъ, дядя мой, маіоръ Пенденнисъ всегда привозиль новости. Между дамами велась корреспонденція. Мы снабжали мистриссъ Фирминъ маленькими деревенскими подарками — знаками доброжелательства и признательности моей матери къ друзьямъ, которые ласкали ея сына. Я отправился своею дорогою въ университетъ, иногда видаясь съ Филемъ въ школ. Потомъ я нанялъ квартиру въ Темпл, которую онъ посщалъ съ большимъ восторгомъ; онъ любилъ нашъ простой обдъ отъ Дика [6] , и постель на диван, боле чмъ великолпныя угощенія въ Старой Паррской улиц, и свою огромную мрачную комнату въ дом отца. Онъ въ это время переросъ своего старшаго пріятеля, хотя до-сихъ-поръ всё продолжаетъ смотрть на меня съ уваженіемъ. Черезъ нсколько недль посл того, какъ моя бдная мать произнесла приговоръ надъ мистриссъ Фирминъ, она имла причину пожалть о немъ и отмнить его. Мать Филя, которая боялась, а можетъ статься ей было запрещено ухаживать за сыномъ въ его болзни въ школ, сама занемогла. Филь воротился въ Грей-Фрайярсъ въ глубокомъ траур; кучеръ и слуги тоже были въ траур, а нкій тамошній тирамъ, начавшій-было смяться и подшучивать, что у Фирмина глаза были полны слёзъ, при какомъ-то грубомъ замчаніи, получалъ строгій выговоръ отъ Сэмпсона, старшаго воспитанника, самаго сильнаго мальчика въ класс, и съ вопросомъ: «разв ты не видишь, грубіянъ, что бдняжка въ траур?» получилъ порядочнаго пинка.

Когда Филиппъ Фирминъ и я встртились опять, у насъ обоихъ на шляпахъ былъ крепъ. Я не думаю, чтобы кто-нибудь изъ насъ могъ очень хорошо разсмотрть лицо другого. Я здилъ къ нему въ Паррскую улицу, въ пустой, печальный домъ, гд портретъ бдной матери всё еще вислъ въ пустой гостиной. — Она всегда любила васъ, Пенденнисъ, сказалъ Флль. — Богъ да благословитъ васъ за то, что вы были добры къ ней. Вы знаете, что значитъ терять — терять тхъ, кто любитъ насъ боле всего на свт. Я не зналъ какъ — какъ я любилъ её до-тхъ-норъ пока не лишился её.

Рыданія прерывали его слова, когда онъ говорилъ. Портретъ ея былъ вынесенъ въ маленькій кабинетъ Филя, въ ту комнату, гд онъ выказалъ презрніе въ своему отцу. Что было между ними? Молодой человкъ очень измнился. Откровенный видъ прежнихъ дней исчезъ и лицо Филиппа было дико и смло. Докторъ не позволилъ мн поговорить съ его сыномъ, когда нашолъ насъ вмст, но съ умоляющимъ взглядомъ проводилъ меня до двери и заперъ её за мною. Я чувствовалъ, что она закрылась за двумя несчастными людьми.

Заглянуть мн въ секреты Фирмина и найти ключъ къ этой тайн? Какой скелетъ былъ у него въ шкапу? Вы можетъ быть вспомните стихи о череп одного англійскаго поэта: замтили вы, какъ поэтъ уврялъ, что этотъ черепъ непремнно принадлежалъ женщин? Такіе черепы заперты въ сердцахъ и воспоминаніи многихъ мущинъ. Вы знаете, у Синей Бороды былъ цлый музей изъ нихъ, какъ безразсудная послдняя жена его узнала на свое горе. А съ другой стороны дамы, ни полагаемъ, выберутъ себ такіе черепы, которые носили бороды, когда были во плоти. Если вамъ дадутъ хорошенькій запертый шкапъ, въ которомъ хранятся скелеты, шкапъ, принадлежащій мущин извстныхъ лтъ, чтобы узнали полъ того, кому принадлежали эти кости, вамъ не нужны ни отмычка, ни кузнецъ. Вамъ не нужно выламывать замокъ: мы знаемъ что внутри — мы лукавые плуты и свтскіе люди. Убійствъ, я полагаю, бываетъ на свт немного — не враги наши, не жертвы нашей ненависти и гнва уничтожены, лишены жизни и заперты въ этомъ шкапу, подальше отъ нашихъ глазъ: не запрятали ли мы въ шкапы и склянки тла вашихъ умершихъ возлюбленныхъ, милостивый государь и милостивая государыня? Итакъ, хотя я не имлъ ключа, однако я могъ видть сквозь стны шкапа скелетъ внутри.

Хотя старшій Фирминъ проводилъ меня до дверей и пересталъ слдовать за мной глазами, но когда я завернулъ за уголъ улицы, я былъ увренъ, что Филь скоро откроетъ мн свою душу или дастъ какой-нибудь ключъ къ этой тайн. Я услышу отъ него, почему его румяныя щоки впали, зачмъ его свжій голосъ, который я помню такимъ откровеннымъ и весёлымъ, былъ теперь суровъ и саркастиченъ, и тоны его иногда непріятно звучали въ ушахъ слушателя, а смхъ его было больно слышать. Я тревожился о самомъ Филипп. Молодой человкъ получилъ въ наслдство отъ матери значительное состояніе — восемьсотъ или девятьсотъ фунтовъ годового дохода, какъ мы слышали всегда. Онъ жилъ роскошно, чтобы не сказать расточительно. Я думалъ, что юношескія угрызенія Филиппа были его скелетомъ и огорчался при мысли, что онъ попалъ въ бду. Мальчикъ былъ расточителенъ и упрямъ, а отецъ взыскателенъ и раздражонъ.

Я встртилъ моего стараго пріятеля, доктора Гуденофа, въ клуб въ одинъ вечеръ; и такъ какъ мы обдали вмст, я разговорился съ нимъ о его бывшемъ паціент и напомнилъ ему тотъ день, много лтъ назадъ, когда мальчикъ лежалъ больной въ школ и когда моя бдная мать и филиппова били еще живы.

Гуденофъ принялъ очень серьёзный видъ.

— Да, сказалъ онъ, — мальчикъ былъ очень боленъ; онъ былъ при смерти въ то время — въ то время — когда его мать жила на остров Уайт, а отецъ ухаживалъ за герцогомъ. Мы думали одно время, что ему уже пришелъ конецъ, но…

— Но искусный докторъ сталъ между нимъ и pallida mor.

— Искусный докторъ? нтъ! хорошая сидлка! Съ мальчикомъ былъ бредъ и ему вздумалось-было выпрыгнуть изъ окна; онъ сдлалъ бы это, если бы не моя сидлка. Вы ее знаете.

— Какъ? Сестрица?

— Да, Сестрица.

— Такъ это она ухаживала за Филемъ въ болзни и спасла его жизнь? Пью за ея здоровье. Добрая душа!

— Добрая! сказалъ докторъ грубымъ голосомъ и нахмуривъ брови. (Онъ, бывало, чмъ боле растрогается, тмъ свирпе становится.) Добрая! Хотите еще кусочекъ утки? — Возьмите. Вы ужь довольно ее покушали, а она очень не здорова. Добрая, сэръ? Если бы не женщины, огнь небесный давно сжогъ бы этотъ міръ. Ваша милая мать была одна изъ добрыхъ женщинъ. Я лечилъ васъ, когда вы были больны, въ этой ужасной вашей квартир въ Темпл, въ то самое время, когда молодой Фирминъ былъ боленъ въ Грей-Фрайярсъ. Это по моей милости на свт живутъ два лишніе шалуна.