Шрифт:
1968
ФУТБОЛ
1968
ПИСЬМО К МИССИС ЭНН СМИТ
1
Не обращаюсь к знаменитым людям — Общаться с ними мне не довелось. Давайте с вами, миссис Смит, обсудим На нашем — скромном — уровне вопрос. Вы помните пустой полночный город, Уснувшего Арбата тишину, Дробь наших каблучков и наши споры Про все на свете — даже про луну?.. Сейчас года и океан меж нами И черный дым неправедной войны. Однако на волну воспоминаний Свои сердца настроить мы вольны… 2
…В раковине крошечной эстрады, С головой, откинутой назад, Дочь республиканца из Гренады Запевала марш интербригад. В раковине крошечной эстрады, В русском парке у Москвы-реки Худенькой москвичке из Гренады Подпевали мертвые полки. За ее покатыми плечами Проходили в боевом строю Русские, французы, англичане — Рыцари всех стран, что защищали Горькую Испанию мою. Да, мою, поскольку в пятом классе Я бежала защищать Мадрид — Я и рыжий конопатый Вася, Что потом под Ельней был зарыт. Нас домой с милицией вернули… Шли года. Была я на войне. Но болит невынутою пулей То воспоминание во мне… Энн, была я бесконечно рада, Что приемной дочери Москвы — Худенькой смуглянке из Гренады — Долго аплодировали вы. 3
Мы шли в отель сквозь весь уснувший город. Вы помните московскую весну, Дробь наших каблучков и наши споры Про жизнь и смерть, про мир и про войну? И был, конечно, разговор о детях. Узнала я, что Джон у вас — добряк. Готов отдать он нищим все на свете И обожает кошек и собак. Шутили вы. И только на прощании Вдруг бросили: «Забыть мы не должны — Мятеж, когда-то вспыхнувший в Испании, Стал первой искрой мировой войны…» Прошли года. И многое — меж нами. Но, может, вы услышите меня? Поговорим. Конечно, о Вьетнаме — Испании сегодняшнего дня. 4
Когда над полями риса Тревожно гремят тамтамы (Вот так же у нас по селам В войну грохотал набат), Детей затолкав в укрытье, Не прячутся с ними мамы — На пост свой, схватив винтовки, Привычно они спешат. Пикируют бомбовозы, А женщины — как тростинки. На тоненькую фигурку Пикирует самолет! Еще не бывало в мире Трагичнее поединка: Прищурившись, из винтовки Тростинка по асу бьет! Все стихнет. Живые мертвых Без слез и без слов оплачут И, стиснув до боли зубы, Вернутся в поля опять. До следующей бомбежки… А как поступить иначе? Нельзя малышам без риса, Нельзя урожай не снять… 5
Вы помните пустой полночный город, Застенчивую русскую весну, Дробь наших каблучков и наши споры Про все на свете — даже про луну? Да, мы по-разному о многом судим, Совсем по-разному глядим на жизнь, Но вот в одном как будто бы сошлись Всегда людьми должны остаться люди …Однако ас, не ведающий жалости, — Ваш добрый, ваш сентиментальный Джон… Эх, миссис Смит, скажите мне, пожалуйста, Как это в зверя превратился он? 6
Ему повезет, быть может: Он к матери возвратится, Увешанный орденами, Лишь ногу чуть волоча. Но вам обнимать не сына — Расчетливого убийцу — Убийцу детей и женщин, Холодного палача. От этой проклятой мысли Вам некуда будет деться, И будете вы Метаться И всхлипывать по ночам. Украли у Джона совесть, Украли у Джона сердце, Когда посылали парня Карателем во Вьетнам. А если частица сердца Осталась еще у сына, То Джону, как говорится в России у нас, — «Труба». Припомните, Энн, про парня, Бомбившего Хиросиму… Но, может быть, ждет другая И Джона, и вас судьба… 7
Пират пошел в последнюю дорогу — В пике. Смертельное. В пасть дьяволу. Ко дну. Не только женщины-тростинки, слава богу, Оберегают гордую страну! Зароется горящим носом в поле — Чужое поле — сбитый бомбовоз. Ваш Джон… Он заслужил такую долю. И что за черт его сюда занес! Что потерял ваш отпрыск во Вьетнаме — Юнец, что не дожил до двадцати?.. И вспомнит Джон в последний миг о маме, Что, может быть, могла его спасти…