Шрифт:
Полковник перебил:
— Прошу без возражений! Какое мне дело до врачей и их утверждений. Завтра в семь пятнадцать вы оба должны вылететь.
— Разрешите узнать задание? — спросила Наташа.
Смирнов рассмеялся:
— Эх! Отвыкла ты от «розыгрышей»… Головин приказал отправить тебя в Батуми на самолете! Сегодня шестое… Вы, капитан Мегрелишвили, должны возвратиться десятого вечером. Отпуск четверо суток. Маловато, но лучше, чем ничего. Полетите на Як-7 с пассажиркой… Ясно?
— Я должен доставить Быстрову в Батуми?
— Так приказано. Наш полк с сегодняшнего дня на отдыхе после девяноста шести дней беспрерывных боев!
— Как мне благодарить вас, Николай Николаевич! — начала Быстрова.
— Комдива благодари. Я тут ни при чем. Кстати, через полчаса улетаю в штаб корпуса. Зашел проститься. Вызван по важному делу…
— Секретно?
— Вероятно, после отдыха базу менять будем. — Смирнов взглянул на часы. — Поправляйся как следует, не ленись писать. Будь здорова! Будьте и вы здоровы, капитан. Счастливо повидать своих. Кстати, захватите у Горюнова письмо отцу…
Последнюю фразу полковник произнес вскользь, как бы не придавая ей значения.
— Письмо отцу?
— Да. Совершенно точно: отцу…
— Я не понял, должно быть, товарищ гвардии полковник. Чьему отцу?
— Что же тут непонятного? Вашему отцу…
Полковник распростился и ушел. Ошеломленный Мегрелишвили продолжал стоять и, глядя перед собой, часто моргал. Когда шаги командира затихли в коридоре, он набросился на Станицына:
— Товарищ майор, вы слышали?
— Слышал.
— Вы тоже знали о полете?
— Представь себе, знал.
— И молчали?
— Молчал!
— Почему?
— По уговору со Смирновым.
— А что за письмо?
— Обыкновенное, на бумаге писанное…
— Кем?
— Нами! Да что вы меня допрашиваете?
— Ну скажите хоть, что там написано? — не унимался Мегрелишвили.
— У отца спросишь. Не бойся. Не ругаем особенно, жаль старика! Пишем, что сынок фашистов обижает…
— Честное слово?!
— Самое что ни есть честное!
— «Обижает»?! Это здорово! За это спасибо… Мне кажется, что мало я их обижаю. Надо бы побольше…
Он торопливо допил чай.
— Спасибо, Наташенька! Пойду оформляться… Я тебя с шиком доставлю!
— Чудесно! Давно не была пассажиркой. С весны сорокового года…
— На этой неделе ты мой второй пассажир! Дней пять назад сбросил в Крыму одного человека… Спецзадание по партизанской части. Он прямо в лес прыгнул… На обратном пути немецкие зенитки в мою честь салютовали! Нарочно покружил над ними несколько минут, чтобы они побольше снарядов израсходовали. Подрывал боевую мощь гитлеровцев. Издержались снарядов на сто, и, как видишь, зря! Правда, об этом я промолчал, — доверительно, понизив голос, сказал Мегрелишвили, — не взгрели бы: в задание не входило… Вы уж меня не выдавайте, Яков Иванович.
— Так и быть, — улыбнулся Станицын, — а взгреть действительно стоило бы! После возвращения из Батуми зайди ко мне. Этот материальчик у меня четвертый день в папке лежит… Разберем вместе твои задания. И специальные, и ухарские…
— Полно, Яков Иванович!.. Еще стаканчик? — предложила Наташа.
— Пожалуй! — согласился майор, расстегивая китель и тяжело отдуваясь. — А насчет подрыва гитлеровской мощи мы с тобой, Мегрелишвили, еще побеседуем!..
24
Длинная телеграмма сына всполошила весь дом.
Глава семьи Отар Ираклиевич Бокерия, худощавый, высокий, смуглый, с тонким и благородным лицом мужчина лет шестидесяти, бригадир-цитрусовод, идя ранним утром на работу, прихватил с собой телеграмму, чтобы поделиться новостями, послушать, что скажут односельчане. Возможно, кто-нибудь даст полезный совет, подскажет что-то нужное, дельное… Почему не выслушать мнение односельчан? Его сына, Шакро, все знают и относятся к нему с большим уважением.
Мать доктора — Ксения Афанасьевна, низенькая, полная, но быстрая и проворная в работе, сразу же занялась хлопотами, думая о том, сумеет ли она показать «знаменитой русской летчице», что значит грузинская мать и гостеприимная хозяйка.
По-своему воспринимала приезд летчицы сестра Шакро Отаровича — Кето. Молодую девушку всегда тянуло к дружбе и общению с людьми, и потому знакомство с Наташей казалось ей заманчивым и многообещающим.
Но больше всех не терпелось увидеть знаменитую летчицу маленькому Петре — внуку Отара Ираклиевича, сыну его старшей дочери, умершей накануне войны. То, о чем говорили взрослые и что сообщил в телеграмме дядя Шакро, в воображении мальчика разрослось в нечто фантастическое. Он представлял Наташу хозяйкой чуть ли не всего неба, сидящей в сказочном и неуязвимом самолете.