— Тиморис…

— Но буду бдеть, — заверяет с улыбкой друг. — Обещаю.

Эгорд осознает: сделал все возможное. Остается ждать, готовиться к битве, надеяться, что и впрямь заговора нет, быть может, наяда примерещилась, опять забыл узнать ее имя…

Мельница на месте, но внутри темно, все синие от вечернего полумрака. Может, и правда никто не живет?.. Показалось…

Приходит на берег, обычно полоска заката на горизонте успокаивает, но на сей раз малиновая прослойка разбита на куски, между ними черное, живое… Ну да, щупальца. Словно прутья клетки. Какие все-таки огромные! Эгорд бредет по лезвию берега, ноги в песчаной каше, пенные ковры воды стелятся внахлест. Кошмарных размеров монстры на расстоянии нескольких метров… и не трогают, словно тысячелетние деревья…

Не покидает тревога и чувство нелепости. Все трое знают: ночью — беда, надо убираться, срочно!.. Но у каждого есть причина остаться. И весьма неубедительная. Милите вдруг понадобился источник силы, именно этот, хотя можно черпать силу из тех же рыб, чаек, драконов, а уж на материке живности сколько угодно, на подходе к цели зарядились бы по горло и без риска. Тимориса потянуло на еду, выпивку и девок. Неудивительно, но все же воин не так прост. Эгорд обязан ему жизнью, Тиморис не валяет дурака, если грозит серьезная опасность. А сейчас все крайне серьезно!

Оглушить обоих, забрать и улететь? Заманчиво, но… сделать так — признаться, что угроза действительно есть, как и загадочная наяда. Сельчане узнают, что западня провалилась, и обязательно найдут ту, кто гостей предупредил. Найдут и…

Нет, не улетит.

На душе мрак, вокруг — тоже, времени не остается, только и можно переставлять вялые ходули, что зовутся ногами, к неизбежности. Что же, бесы все дери, творится? Хотя… бесы и так уже дерут все и всех по всему миру…

Меж далеких домиков зажигаются окна, факелы, фонари, костры… Гул как в разворошенном улье.

— Слава героям! — кричит кто-то.

— Слава героям!!! — взрывается толпа.

Эгорд плетется среди пляшущих людей, на лицах безумное веселье, руки подбрасывают лепестки цветов, лапти молодых увальней вминают землю в раздольном танце, кружатся визжащие юбки, из кружек плещет пена. Воин-маг позволяет обвешать себя венками, всучить в деревянные ладони кубок, отхлебывает, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, взгляд в пустоту…

Его усаживают за стол между Милитой и Тиморисом. Во главе восседают Деймус, кузнец и толстый творец пиршества, довольный до ушей. Стол тянется вдоль улицы, исчезает во тьме как черный луч, содержимое похоже на пестрый горный хребет. Здесь и бурые нагромождения жареных мясных боков, всяческие заросли салатов, пучки съедобной зелени, лук, чеснок, парующие жерла котлов, горшков и кастрюль с супами и кашами, озера вин, соусов, отдельной скалой высятся бочки с пивом.

Слуги суетятся как пчелы, едва поспевают резать мясо, раскладывать по блюдам, наполнять чаши, кубки, кружки, тяпнуть что-нибудь за щеку. Сотни маленьких водопадов: винных, пивных, суповых, — шипят, пенятся, льются из сосуда в сосуд, течет сплошной рекой звон посуды и галдеж. Ряженые музыканты дудят, хлещут по струнам, бьют в барабаны, люди непрерывным круговоротом льются из-за стола в пляс и обратно.

Тиморис обставлен дымящимися блюдами и кувшинами, девушки оплетают как плющи, лишь торчит голова, волосы как гнездо, глазищи только что вылупившегося птенца.

— А вот когда служил в гвардии… ик… Дасана Жабоглота… такого насмотрелся, чуть не поседел… Да не в тюрьме сидел, а поседел… то есть, не поседел… брр! Налей еще, милочка… Ай, умница, дай поцелую!

Милита, как ни странно, тоже наслаждается, по улыбчивым губам течет вино, глаза в огненной мгле ночи белеют ярче солнца, на щеках ямочки. Немертвая смеется шуткам, откинувшись на роскошный высокий стул, нога на ногу, пальцы играют наполовину испитым кубком. Рядом бородатый верзила пялится на оголенные бедра, живот и едва прикрытые зачарованной сталью груди, ручища опускается на коленку… Из-под плаща в бок наглеца упирается лезвие лука, рубаху облизывает лиловое пламя. Лапа отдергивается, верзила со скрипом отворачивается, глаза вздуты. Милита улыбается как ни в чем не бывало.

Эгорд вяло отщипывает кусочки мяса, вилка понуро ковыряется в салате, кубок почти не тронутый. Взгляд в очередной раз оглядывает толпу, ищет наяду…

— Люди! — поднимается Деймус с чашей вина. — Жители благословенного острова! Редко судьба посылает нам чужаков, еще реже — чужаков, которые не хотят причинять вред. Но сегодня свершилось небывалое! Нас одарили встречей великие герои!

— Слава героям! — нестройно гремит толпа, кружки в небо.

— На маленькой яхте, — продолжает староста, — через жадные просторы океана, полные диких спрутов и штормов, в земли демонов. Одни против полчищ. Несомненно, их ждет гибель. И тем бесстрашнее, прекраснее подвиг! Несмотря ни на что, наплевав на жизнь, — в бой со злом! Честь и хвала героям! Вечная слава!

— Вечная слава!!! — плещут голоса.

— Эй, кто здесь… ик… собрался погибать, я не… — Тиморис протестующе качает пальцем, но красненькие от хмеля и жара девушки услужливо льют в рот густое вино, суют пучок хрустящей травы, осыпают поцелуями, воин тает в хороводе влажных улыбок, что-то мычит.

Эгорд тяжко вздыхает. Тиморис выбывает, ясно как дважды два: и не вспомнит о дневном разговоре, ночью его вряд ли удастся откопать из-под груды сопящих девичьих тел и пустых кружек.

Вязнет в болоте омерзительно теплого времени, никак не может собрать детали окружающего безумия воедино, все кажется мешаниной из рук, ног, огней, бочек, юбок, разинутых ртов, ломтей мяса… Но что все это и зачем? Мысли ускользают… Только девушка в морском платье всплывает ясно, но лишь в памяти…