Стихотворения (1970–1980)
вернуться

Друнина Юлия Владимировна
Шрифт:

1973

«Где торфяники зноем пышут…»

Где торфяники зноем пышут, Средь чадящих слепых равнин, Укрощают огонь мальчишки, Посвященье идет в мужчин. Вновь война, хоть не свищут пули, Вновь в атаку пошла броня. Вот, ребята, и вы взглянули, Вы взглянули в глаза огня. В дымной грозной неразберихе Быть героями ваш черед. Принял бой первогодок тихий, Принял бой комсомольский взвод. И опять — обожженный, в саже, Забинтована голова — Командир, как когда-то, скажет: — За спиною у нас — Москва!..

1973

«Это правда, что лучшими годами…»

Это правда, Что лучшими годами Заплатила я дань войне. Но долги Мне с лихвою отданы, Все сторицей воздалось мне. Пролетали деньки Не пылью — Злыми искорками огня. Как любила я! Как любили, Ненавидели как меня! Я за счастье свое боролась, Как дерутся за жизнь в бою… Пусть срывался порой мой голос — Я и плача Всегда пою. Это значит — Долги мне отданы, Все сторицей воздалось мне. Нет, недаром Лучшими годами Заплатила я дань войне!

1974

«За тридцать лет я сделала так мало…»

За тридцать лет я сделала так мало, А так хотелось много сделать мне! Задачей, целью, смыслом жизни стало Вас воскресить — погибших на войне. А время новые просило песни, Я понимала это, но опять Домой не возвратившийся ровесник Моей рукою продолжал писать. Опять, во сне, ползла, давясь от дыма, Я к тем, кто молча замер на снегу… Мои однополчане, побратимы, До самой смерти я у вас в долгу! И знаю, что склонитесь надо мною, Когда ударит сердце, как набат, Вы — мальчики, убитые войною, Ты — мною похороненный комбат.

1974

«Как все это случилось…»

Как все это случилось, Как лавиной обрушилось горе? Жизнь рванулась, Как «виллис», Изогнулась вдруг Курской дугою, Обожгла, Как осколок, Словно взрывом Тряхнула. Нет ни дома, ни школы, Сводит судорога скулы. Все, что было, — То сплыло, Все, что не было, — Стало… Я в окопе постылом Прикорнула устало. Где взялось столько силы В детском худеньком теле?.. Надо мной и Россией Небо цвета шинели…

1974

КОРОВЫ

А я вспоминаю снова: В горячей густой пыли Измученные коровы По улице Маркса шли. Откуда такое чудо — Коровы в столице? Бред! Бессильно жрецы ОРУДа Жезлы простирали вслед. Буренка в тоске косила На стадо машин глаза. Деваха с кнутом спросила: — Далече отсель вокзал? — Застыл на момент угрюмо Рогатый, брюхатый строй. Я ляпнула, не подумав: — Вам лучше бы на метро! — И, взглядом окинув хмуро Меня с головы до ног, — Чего ты болтаешь, дура? — Усталый старик изрек. …Шли беженцы сквозь столицу, Гоня истомленный скот. Тревожно в худые лица Смотрел сорок первый год.

1974

ПЕРВЫЙ САЛЮТ

Была казарма на вокзал похожа, И не беда, что тесно, — Так теплей. Одну каморку выделили все же Нам, выписанным из госпиталей: Нам, школьницам, еще почти что детям, Нам, ветеранам из стрелковых рот, — Не сорок первый шел, А сорок третий, Шел умудренный, как сверхсрочник, год… В два этажа незастланные нары, На них девчушек в гимнастерках рать. Звон котелков, Да перезвон гитары, Да ропот: — Сколько назначенья ждать?.. — Мы все умели ненавидеть люто, Хоть полюбить едва ли кто успел… Смешно, Но грохот первого салюта Мы приняли тогда за артобстрел! Потом к стеклу приклеились носами, Следя за ликованием ракет — Не теми, что зловеще повисали Над полем боя, Мертвый сея свет… Мы плакали: Совсем не в дальней дали, В прекрасный этот, Выстраданный час, Нас, санитарок, раненые ждали, На помощь звали раненые нас…

1974

«Могла ли я, простая санитарка…»

Могла ли я, простая санитарка, Я, для которой бытом стала смерть, Понять в бою, что никогда так ярко Уже не будет жизнь моя гореть? Могла ли знать в бреду окопных буден, Что с той поры, как отгремит война, Я никогда уже не буду людям Необходима так и так нужна?..

1974

«А я сорок третий встречала…»

А я сорок третий встречала В теплушке, несущейся в ад. Войной или спиртом качало В ночи добровольцев-солдат? Мы выпили, может быть, лишку — Все громче взрывался наш смех. Подстриженная «под мальчишку», Была я похожа на всех. Похожа на школьников тощих, Что стали бойцами в тот час. …Дымились деревни и рощи, Огонь в нашей печке погас. Взгрустнулось. Понятное дело — Ведь все-таки рядышком смерть… Я мальчиков этих жалела, Как могут лишь сестры жалеть.