Поначалу от этого карнавала у Глеба голова шла кругом. А потом ничего, втянулся. Быть кем-то другим оказалось интересно, точно в шпионском боевике. Но ощущение было такое, что его собственную жизнь поставили на паузу.

В пятницу на большой перемене друзья, как обычно, собирались в столовую, но Глеба задержала «англичанка», и Пашка унесся без него. Глеб помог учительнице убрать пособия на верхнюю полку шкафа и бросился догонять друга. На первом этаже он услышал странные звуки, доносящиеся из маленького закутка под лестницей. Там будто плакал кто-то, жалобно и полузадушено. Еще слышались неразборчивые голоса и взрывы смеха. Месяц назад он спокойно прошел бы мимо — не стоит лезть не в свое дело — но сейчас приглушенный писк-плач неожиданно вызвал ассоциации с котенком, которого он превратил в кляксу. В груди екнуло, и Глеб повернул назад.

Картина, открывшаяся его глазам в крохотном подлестничном пространстве, была вполне привычной. Четверо парней из их класса издевались над Гришей. Вообще-то, его звали Костя. Костя Григорьев. Но по имени этого мальчика с первого класса не звал никто, кроме учителей. Такой аутсайдер есть, наверное, в каждом классе. Да вообще, в любом детском коллективе. Нелепый, трусливый, не умеющий постоять за себя. Но Гриша был как-то особенно, исключительно ничтожен. Его травили все, включая, кажется, и первоклашек. Глеб не раз наблюдал, как забившийся в угол Гриша испуганно съеживается и кривит лицо, окруженный стайкой малышни.

В общем, ничего особенного не происходило в тот день под лестницей, и Глеб равнодушно отвернулся — нужно спешить, чтобы успеть поесть до конца перемены. За спиной раздался совсем уж какой-то нечеловеческий вой. Вздрогнув, Глеб невольно посмотрел туда. Двое — Мазуров и Лялин, бывшие Юфины прихвостни — держали согнутого Гришу, выворачивали руки, заставляя его склоняться лицом почти до пола. Паньшин — высокий парень с лицом капризного ангела, любимец всех девчонок в параллели — совал плачущему и извивающемуся мальчику под нос грязную, густо заляпанную чем-то кроссовку.

— Давай! — скучающим тоном вещал он. — Облизал — и дело с концом! Сам себя задерживаешь, урод. Не могу же я в таких башмаках на урок явиться. Давай-давай, работай!

Гриша опять по-животному взвыл. Глебу стало… не жалко одноклассника — для этого он был слишком убог — нет, просто внутри, как черная колыхающаяся жижа, поднялось отвращение. Не думая, движимый одним лишь желанием прекратить эту мерзость, Глеб машинально сосредоточился… И привычно остановил себя. Нельзя! В школе проявлять свою способность — нельзя! Тогда он просто сделал шаг и скучно произнес:

— Хватит, а? Отстаньте от него.

Шансов против четверых у Глеба не было, но и уйти просто так значило расписаться в своей слабости. Тогда в следующий раз жертвой могут выбрать именно его.

— Чего-о-о? — Паньшин опустил ногу. — Иди себе, Глебчик, зачем тебе неприятности?

Двое, держащие Гришу, на мгновение отвлеклись и ослабили хватку. Тот отчаянно рванулся… Паньшин, не глядя, выставил ногу и мальчик рухнул на заплеванный пол. Лидер маленькой группы водрузил грязную кроссовку на худую вздрагивающую спину, придавил жертву к полу и обратился к Глебу:

— Или ты с Гришей в друзьях теперь? А Гномыча побоку?

Пашка здорово бы пригодился сейчас. С ним связываться боялись, знали — у здоровяка планка быстро слетает. Но Гнома покупал пирожки в столовке, надо было выкручиваться самому.

— Это ты не понял, пенек ушастый! Оставь убогого в покое и вали кушать! Пока есть чем жевать, — сказал Глеб.

Он вдруг заметил, как изменились их лица.

— Ты вообще, Глеб, того в последнее время, — покрутил пальцем у виска Мазуров. — Совсем с катушек съехал?

— Да ну его нафиг, — дернул за рукав приятеля Лялин. — Пошли, Паньшин. Связываться еще с этим психом.

Парни пнули напоследок распластанного на полу Гришу и удалились. Пробурчали негромко что-то вроде: «Встретимся еще». Глеб не обратил на это внимания — слишком велика была радость от легкой победы. А Паньшина он не боялся, тот регулярно списывал у него контрольные и вряд ли захотел бы лишиться источника хороших оценок в обмен на сомнительное удовольствие мелкой мести.

Гриша завозился, с трудом поднялся на четвереньки. Пронзительно заверещал звонок. Глеб вздохнул — пролетел с завтраком — и стал подниматься по лестнице. Костя Григорьев встал и пошел следом, держась неподалеку от него. Глеб посмотрел на одноклассника — обычный парень, приятное лицо, спокойные глаза… И вдруг ляпнул:

— Слушай, а чего ты такой?

Гриша изменился на глазах. На лице появилось привычное придурковатое выражение, плечи ссутулились, в глазах поселилась затравленность.

— Какой? — невнятно спросил он.

— Ну… Чмошный. Ты извини, конечно, — в Глебе шевельнулось нечто, похожее на угрызения совести — уж больно жуткой была происшедшая с Гришей перемена — но остановиться он почему-то не мог. — Я без наезда, просто не понимаю. Ты вроде нормальный, да? Реальный пацан. А там…

— Они сами лезут, — напряженным голосом сказал Гриша и отвернулся.