— Ничего не поделаешь. А теперь придется ехать дальше…

До самого молинецкого дома они шли молча.

Входная дверь, еще недавно забаррикадированная, теперь была наполовину растворена. Они вошли с черного хода. В глубине комнат то здесь, то там мелькал слабый свет. В столовой горела только одна свеча. За столом сидел пан Ройский. Он растерянно, как показалось Спыхале, смотрел на тетю Михасю, которая сидела по другую сторону стола со сложенными на животе руками, словно отдыхая после очень вкусного обеда.

— Где пани Эвелина? — спросил Януш, но никто ему не ответил.

Спыхала пошел в гостиную. Там при свете огарка, стоящего на фортепьяно, Оля укладывала в маленький чемоданчик какие-то салфетки и серебряные пепельницы. Австриец Адольф выносил картины, вынутые из рам, и складывал их в углу.

— Оля, — сказал Спыхала, — что вы здесь делаете?

— Мы уезжаем, сейчас уезжаем, — почти беззвучно ответила Оля, не глядя на него. — Едем в Сквиру. Собирайтесь.

— Может быть, лучше пешком?

— Будем пробираться окольными путями.

— Старый Билинский убит… — сказал Спыхала, который никогда не видел Билинского и не имел понятия, старый он или молодой.

— Откуда это известно?

— Княгиня приехала… верхом…

— А они уезжают?

— Не могут. Старый Мышинский очень плох.

— Собирайтесь, мы уже едем.

— Мне придется остаться, Оля.

Оля подняла наконец глаза на Спыхалу. В тусклом свете огарка он казался очень бледным.

— Вы остаетесь? — спросила она. — Здесь?

— Но нельзя же бросить их на одного Януша. Ведь Билинская приехала с ребенком.

Оля оттолкнула чемоданчик и словно окаменела. Спыхала не узнал ее: глаза запали, в ней сейчас не было ничего общего с прежней Олей, девушка показалась ему совсем чужой, отчего, он не смог бы объяснить.

— Что вы так смотрите на меня, Оля? — спросил он.

Но она уже отвернулась от него, подняла крышку чемоданчика и стала механически перекладывать с места на место никому не нужные предметы. Спыхале стало жаль ее.

— Оля, — сказал он, — уж лучше смотрите на меня.

Она усмехнулась, но глаз не подняла.

— Значит, вы для того приехали сюда, — сказала она, — что-бы нам тотчас же и расстаться?

— Оля, вы любите меня? — Спыхала стремительно подошел к ней, взял за руку. — Любите вы меня?

Оля продолжала рассматривать содержимое чемоданчика. Лицо ее, насколько это можно было заметить, чуть прояснилось. Спыхала увидел ее слегка приоткрытый рот, блестевшие при свете огарка зубы.

В эту минуту Адольф с таким шумом уронил несколько картин, что тетя Михася в столовой испуганно вскрикнула:

— Святой боже, что там такое?

И появилась на пороге. Увидев Казимежа, неподвижно стоявшего рядом с Олей, она поморщилась, словно от зубной боли.

— Оля, ты уложила мой чемоданчик?

— Да, мама.

— Ну так давай его сюда, — сказала старая дама, но с места так никто и не сдвинулся.

Адольф вернулся за картинами.

— Ты все снимаешь с подрамников? — спросила тетя Михася.

Тут вошла Ройская. Как всегда, улыбающаяся, спокойная, элегантно одетая.

— Лошади уже ждут, — сказала она негромко. В ее подчеркнутом спокойствии чувствовалась нервозность, она как-то осторожно произносила слова и в короткой фразе дважды запнулась. — Вы с нами, пан Казимеж? — обратилась она к Спыхале.

— К сожалению, я должен остаться, — ответил Спыхала. — Мышинские не могут ехать. Старый Мышинский очень плох.

Оля в эту минуту с громким стуком захлопнула чемоданчик, твердо ступая, прошла через комнату и протянула чемоданчик матери.

— Как хотите, — сказала Ройская, подавая на прощанье руку Казимежу. — Но это очень опасно.

— Надо же кому-то остаться с ними, — повторил Спыхала.

В присутствии Ройской он почувствовал прежнюю робость и восхищение, переносившие его в те времена, когда он был еще таким наивным и неуверенным в себе. Он молча поклонился.

В кухонном коридоре мигали огни, тени скользили к выходу. Спыхала вышел из дома в темноту. Лошади нетерпеливо потряхивали упряжью. Голос Адольфа звал всех торопиться.

Вдруг Спыхала почувствовал, что кто-то взял его за локоть. Это был Януш.

— Вы остаетесь? — спросил Януш шепотом, в котором слышалась радость.

— Я боюсь за вас, — ответил Казимеж.

— А сами вы как же?

— Пан Казимеж, пан Казимеж! — позвала из повозки Оля. Спыхала остановился у телеги, выстланной гороховой соломой, чувствуя, что Оля совсем рядом, что она обернулась к нему. Спокойный голос Ройской спросил: