Так, беседуя, дошли они до кабинета директора. Мальчик простился и ушел. Девушка-секретарь сказала Аби, что Левон и в самом деле у директора, но там идет какое-то совещание. Аби решил подождать. Он сел у окна, выходившего на зеленый двор, и, чтобы не скучать, стал рассматривать лежавший на столе технический журнал. Скука — ни одной интересной картинки, только какие-то непонятные чертежи, схемы, диаграммы. Аби положил журнал на место. Вот чему отдал Левон всю свою жизнь!

Совещание у директора тянулось и тянулось. В кабинет проходили все новые люди. Оттуда слышались громкие, возбужденные голоса; видимо, там о чем-то горячо спорили. Аби ясно различал голос брата, который ожесточенно что-то доказывал, но что именно, Аби не понял. Тон у Левона был уверенный, требовательный…

Левон, как видно, остался тем же, каким его помнил Аби с детства, — упрямым, настойчивым.

Время от времени резко трещал электрический звонок, пауком прилепившийся к стене над головой секретарши. Тогда она поднималась и входила в кабинет, оставляя дверь полуоткрытой. В эти минуты Аби старался рассмотреть, что там внутри делается. Хотя бы разглядеть Левона и дать ему знак, чтоб он постарался выйти. Но напрасно. В кабинете было так накурено, что ничего нельзя было разглядеть. Слышно было, как Левон возмущенно возражал какому-то Вагрумяну. Видимо, с этим Вагрумяном и шел в основном спор. Но кем он был — директором, главным инженером, секретарем парткома или каким-нибудь другим работником завода — Аби понять не мог. Говорил Левон раздраженно, гневно. Но и Вагрумян ему не уступал.

Аби казалось, что если Вагрумян перестанет упрямиться и возражать, то спор кончится и Левон выйдет из кабинета. Поэтому он уже начинал невольно ненавидеть «этого проклятого Вагрумяна».

— Ох, попался бы ты мне в руки, — бормотал он, — я бы от тебя мокрого места не оставил…

Вот Левон опять насел на этого Вагрумяна:

— И это вы так говорите, товарищ Вагрумян?..

— Да, я. У тебя просто недостает смелости признаться…

— В чем?

— В том, что твоя затея провалилась.

— А по чьей вине, по чьей?..

— Не знаю. Может, ты скажешь, что по моей? Ты вообще не любишь, когда тебе напоминают о твоих неудачах.

— Не не люблю, а считаю бессмысленным. К чему без конца перемалывать одно и то же. К тому же я сам лучше других об этом помню. Хотел бы забыть, да не могу, к сожалению. Ведь меня с каких пор эта мысль преследовала! Еще в Берлине я узнал, что американцы на весь мир раструбили о каком-то, созданном ими резце. Да, они действительно создали, но только не резец с отрицательным углом, а легенду о таком резце: будто какой-то их инженер еще в тысяча девятьсот сорок четвертом году изобрел резец новой формы. Услышав об этом, я готов был головой о стенку биться с досады. Вы слышите — в сорок четвертом году!.. Да ведь я такой точно резец видел у нас в Киеве за десять лет до этого «изобретения». Да, да, не только видел, но и собственными руками щупал, как вот эту ручку или эту чернильницу… И что же? Когда, вернувшись из отпуска на завод, я попробовал начать опыты, вы, товарищ Вагрумян, не только не помогли мне, но еще и высмеяли мою первую неудачу. Неужели этого для вас мало, что вы хотите и теперь…

В этот момент дверь захлопнули, и Аби не сумел расслышать последних слов Левона. «Проклятый Вагрумян! Это он, конечно, во всем виноват». И Аби еще сильнее настроился против этого человека. «Ох, попадись ты мне в руки!» — снова пригрозил он ему мысленно. Аби с трудом сдерживался, нестерпимо хотелось распахнуть дверь и ворваться в кабинет. Он, пожалуй, так бы и поступил, если б секретарша не заперла дверь на английский замок.

Нет, ждать больше не имело смысла. Лучше было позаботиться о билете, а с Левоном встретиться вечером.

Аби так и сделал.

Поглощенная своими невеселыми мыслями, Анна медленно брела домой, ничего вокруг себя не видя и не замечая.

Ей так тяжело было переставлять внезапно ослабевшие ноги, будто она шла по глубокому снегу, а кругом была унылая и безлюдная пустыня, и в наступающей ночи нигде не ждал ее приветный кров.

Внезапно дорогу ей заступила какая-то исполинская фигура.

Анна машинально приостановилась.

Широко раскинув руки и удивленно приподняв плечи, перед нею стоял высокий широкоплечий мужчина. Он, казалось, готов был схватить и унести куда-то эту рассеяно глядящую женщину, как коршун хватает и уносит цыпленка.

Убедившись, что его не узнают, мужчина огорченно развел руками.

— Да ведь это я, сестрица Анна!

Анна на минуту вернулась на землю, по не успела она вымолвить и слова, как почувствовала себя в мощных объятиях Варшамова.

— Неужели не узнали, сестрица Анна? — возбужденно воскликнул капитан. — Не ожидал встретить вас здесь, в нашем городе…

Все это произошло так неожиданно и радость Варшамова была настолько искренна, что Анна ничуть не рассердилась на ее бурные проявления; напротив, ей показалось, что она встретила давно потерянного друга или брата.

Демобилизация нисколько не сказалась на внешности капитана Варшамова — держался он все так же браво и молодцевато, с той же отличной военной выправкой. Грудь его украшал гвардейский значок (свои ордена и медали Варшамов носил только по праздникам), сапоги по-прежнему блестели как зеркало, а задорный золотистый чуб все так же залихватски спадал на высокий, чуть выпуклый лоб. Только на лице его краснел теперь свежий рубец, наискось пересекавший правую щеку. Анна напрягла память — нет, этого рубца прежде не было. А в остальном это был тот же капитан Варшамов, только без погон.