Шрифт:
Она смотрела на него очень пристально. В ее серых глазах не было никаких эмоций, взгляд был холоден.
Радость переполняла его — он вернулся из темных глубин смерти, и ему хотелось поделиться этой радостью с ней, казавшейся ему невыразимо прекрасной.
— Я вернулся, — пробормотал он.
Она кивнула. Ни тени улыбки не появилось в ее глазах.
— Зачем? — тихо спросила она. — Теперь вы будете обузой для окружающих. Вы все равно никогда не сможете жить полноценной жизнью. Будете вспоминать, что могли умереть и не захотели тогда. Но будет уже поздно. Хотите, я расскажу вам, как живут люди, у которых прострелено легкое? Вас ждет операция, после которой вы никогда не сможете дышать полной грудью. У вас есть родные? Жизнь вашей жены превратится в кошмар. Она будет вас ненавидеть. Вы этого хотите?
Он чувствовал, что эти слова хлещут его по щекам, как розги. Ему показалось, что он сам когда-то говорил это, внутренне радуясь причиненной тогда боли, но сейчас он сам испытывал боль.
— Зачем вы это говорите? — пробормотал он. — Мне больно… Мне невыносимо больно!
Она ничего не ответила. Только улыбнулась одними губами, испытывая странное удовлетворение от причиненных ему страданий — он был готов поклясться, что уловил это!
— Кто вы? — прохрипел он, пытаясь все-таки понять, где он ее видел.
Он видел когда-то это классически правильное лицо, и ему казалось, что очень важно вспомнить — где именно, как если бы от этого зависело его будущее. Будет он жить или…
Ее лицо склонилось к нему так близко, что он видел немного расширившиеся зрачки ее темных глаз.
— Знаешь, как тяжело осознавать, что ты гниешь изнутри? — прошептала она, смотря на него взглядом, который казался ему нежным, если бы не этот зловещий шепот…
— Что вы хотите? — прохрипел он, потому что воздуха в легких почти не было.
— Да ничего, — передернула она плечом. — Совершенно ничего. Просто хочу, чтобы ты знал, что тебя ожидает. Это мой врачебный долг.
И эти слова показались ему до странной жути знакомыми. Как если бы…
— Стойте! — прошептал он, не сводя с ее лица взгляда. — Где я мог вас видеть?
Как если бы Тарантул когда-то произносил эти слова. Но — когда? Кому? Почему это важно? И какое отношение ко всему происходящему сейчас с ним имеет эта женщина?
Она молчала, продолжая смотреть на него своими бездонными глазами. Он понял, что сейчас он ответа не получит. И ему показалось, что, если удастся найти этот проклятый ответ, беды закончатся. Он найдет того, кто охотится на него, Тарантула.
Она встала, легко взмахнула рукой на прощание и сказала:
— Оставайся же с этой болью наедине. Почувствуй, как бывает плохо. Ведь раньше ты предпочитал делать больно другим!
И ушла, оставив его в слезах, беспомощного, никому не нужного и бесконечно одинокого в этом море страданий.
Глава 6
В моей голове царил полный хаос. Мысли разбегались, отказываясь выстроиться в логические ряды, дабы бедная Сашенька могла хоть что-то понять.
Самым загадочным были для меня взаимоотношения Пенса и Тарантула. Даже в самых страшных снах я не могла такого придумать. Что, черт побери, могло их связывать? Почему в ментуре так уверены, что Пенс имел отношение к покушению на Тарантула?
Пока моя голова силилась хоть что-то сформулировать, в дверь позвонили.
Мама, до этого несколько раз возникавшая на пороге с крайне озабоченным видом, теперь выглядывала из-за спины Ларчикова, благоговейно смотря снизу вверх на его исполинский рост.
— Ну? — вскочила я с кровати, бросаясь к нему. — Что ты выяснил?
Он остановил меня жестом руки, и в его глазах я прочла всю безнадежность ситуации.
— То есть? — упавшим голосом проговорила я, отшатываясь. — Он действительно…
— Понимаешь, Морковка, получается, что у него были все основания желать смерти Тарантулу. И он сам это подтвердил.
Он смотрел на меня, как на смертельно больного человека, которому приходится сказать правду. Черт, до чего же я ненавижу жалость к себе! Но — сама виновата, раз так растерялась!
— Не надо на меня так смотреть, — буркнула я. — Я не верю, что Пенс виновен. Он просто не может быть причастным к убийству! Даже такой мрази, как Тарантул!
— Саша, ну почему ты в этом уверена? И к тому же — конечно, Кретов не самая прекрасная личность на свете, но я не стал бы называть его мразью…
— Прости, — сказала я. — Больше не буду. Но Пенс ни в чем не может быть виноват. Можешь поверить мне. Я знаю Пенса почти всю свою жизнь и могу ручаться за это на все сто процентов!