Шрифт:
— Господи, какая противная девочка! — возмутилась мама. — Ума не приложу, в кого ты такая!
— Ма, ну какая дочь могла вырасти у женщины, распевающей по утрам шедевры «Ляписа-Трубецкого»? — спросила я.
— Какого Ляписа? — недоуменно вытаращилась на меня мама. — И при чем тут Трубецкой? Ты еще корнета Оболенского сюда приплети…
— Скорее уж поручика Ржевского, — хмыкнула я. — Кто вчера распевал во все горло «Мне ль с моей красотой бояться одиночества»?
Я поднялась с кровати.
— Ладно уж, безжалостная мать, — проворчала я. — Пойду я на эту дурацкую работу, распутывать тот ужасный клубок, который умудрился напутать Лариков! Хотя я бы предпочла оставить его наедине с созданной проблемой. Пусть себе продолжает играть в Перри Мейсона! А я бы посмотрела на него. Но это все бесплодные мечтания. У нас четкое разделение труда — Лариков запутывает, Александра Сергеевна распутывает…
Я вышла на кухню.
— Завтракать, конечно, не будешь? — спросила мама.
Я вздохнула.
— Нет, не буду, — согласилась я. — Лучше я немного попозже объем Ларикова. После вчерашнего надо же ему нанести вред, так хоть этот!
— Сашка! Нельзя так плохо относиться к собственному начальнику!
Я уже оделась и стояла на выходе. Обернувшись, я улыбнулась, послала мамочке воздушный поцелуй и сказала:
— Да что ты, ма! Я его обожаю! Честное слово!
Пока я шла к своему «обожаемому» начальнику, моя голова трещала от мыслей. Правда, очень скоро все мои размышления растворились в бессмысленной песенке.
«Синенькая юбочка, ленточка в косе…»
«Черт, — выругалась я. — Надо же, как прилипает!»
Твердо решив справиться с этой напастью в виде Любочки, я начала талдычить стихотворение Вийона.
«От жажды умираю над ручьем, смеюсь сквозь слезы и тружусь играя… Кто не знает Любочку…»
Я даже остановилась от возмущения.
Мой Франсуа с его высоким «штилем» сдавался перед напором Любочки?! Ну нет!
Я попробовала опять, с настойчивостью, достойной восхищения, сражаться с напастью.
— «Куда бы ни пошел — везде мой дом!» — вслух пробормотала я. И завершила фразу совершенно неожиданно: — Кто не знает Любочку — Любу знают все…
— Вы о чем? — спросил меня пожилой джентльмен в усах. — Вы мне?
Ах, я и забыла, что еду в автобусе!
— Нет, это я про себя, — смутилась я. Сейчас все будут думать, что я сумасшедшая девица.
Хотя — если разобраться, они правы. Ну сумасшедшая! Ну, девица… От правды не спрячешься…
Автобус фыркнул, явно издеваясь над моими умозаключениями, и остановился, выплюнув меня, такую вот девицу, из своего душного чрева. Надо будет подумать на тему того, как, каждый раз выходя из транспорта, мы как бы заново переживаем рождение.
Так как думать мне было о чем, я все-таки оставила в покое эту сложную философскую проблему.
Я поднялась на наш этаж и замерла с ключом в руках.
Из-за двери доносился громкий голос Лады.
— Надо же, — удивленно пробормотала я, посмотрев на часы. — Она прибежала раньше меня… Неужели именно ей есть в чем признаться?
— …и все смотрели на меня! — доносился из комнаты ее голос. — Думаете, я этого не заметила, да? А вот и приметила! Все эти многозначительные ухмылки и шепоток такой омерзительный!
Я тихо, на цыпочках, прошла в комнату, где Лариков прятал Татьяну.
— Привет! — прошептала я. — Кофе тебе принести?
— Нет, — шепотом отозвалась Таня и, прижав палец к губам, попросила: — Давай послушаем… Так интересно узнать, какой видят тебя люди.
Голос Лады доносился сюда как из приемника. С ее басом запросто можно рвануть в агитаторы. Слышно будет по всему городу. «Вступайте в либерально-демократическую партию!»
— Вы что, всерьез думаете, что именно я ее доставала какими-то письмами?
— Успокойтесь, никто так не думает, — проговорил Ларчик.
— Да, конечно, никто не думает! — взревела Лада, как подстреленный вепрь. — Никто не думает, но только все в этом уверены! Лада ведь интриганка, Лада обижена — только хотите правду знать? Мне на эту вашу кокотку с непомерным самомнением наплевать! Пусть воображает себя звездой, мне не жалко! Я эти письма не писала! Не писала, вы слышите?
В ее голосе явно прозвучали пронзительные ноты, показывающие, что наша Лада близка к истерике.