Шрифт:
— Тогда с кем?
Она потупила глаза в пол и пробормотала:
— С Владой, то есть с Владиком Воронцовым. Который на обложке журнала. И скандал был действительно крупный… Но не у меня.
— У Ильи? — тихо спросила я.
— Господи, Саша, ну почему ты так пристала к Илье? Нет, не у Ильи.
— Тогда у кого?
Я задумалась. Подл и Грязнер? Эти подобных скандалов не боятся… Наоборот — живут себе, как птички, считая, что так и надо!
— Это не моя тайна, и открывать ее я не собираюсь. Оставь меня в покое с этим вопросом, ладно? Насколько я знаю, с письмами это связано быть никак не может, а чужие скелеты доставать из шкафа я не люблю. Надо будет — этот человек сам тебе все расскажет.
По ее взгляду я поняла, что она действительно больше ничего не скажет.
— Ладно, — вздохнула я. — Хотя, на мой взгляд, в этой идиотской истории все может быть взаимосвязано. Но письма пишут тебе, а не мне. И ты сейчас сидишь в этой комнате и терпеливо ждешь, когда я разберусь с твоей проблемой. Но вот только почему-то помогать мне не собираешься. Как будто тебе все это ужасно нравится…
— Нет, не нравится, — упрямо сказала Таня. — Но если это не мои секреты, я их открывать не могу.
— Да пожалуйста, — пожала я плечами. — Не открывай. А Владик? — спросила я.
— Ах, Владик… Мне его было жаль, очень жаль… Он переживал свою нестандартность мучительно. Не передать это словами… И я ему помогла. Все, больше ничего не могу тебе сказать!
Я подошла к окну. Там сияло солнце, было тепло, как летом, несмотря на то что на улице уже стоял октябрь.
— Да я в принципе уже и сама поняла, кто был замешан в скандале, — вдруг улыбнулась я и обернулась. — Значит, ваш договор был взаимовыгодным?
— Кого ты имеешь в виду? — испугалась Таня.
— Андрея Никитича, — сказала я, смотря, как опадают под ветром с тихим шорохом желтые листья. — Андрея Никитича, Танечка.
Глава 9 Маленькая ошибка
«Что-то не вяжется…»
Лада остановила машину и вышла, стукнув дверцей. Услышав этот звук — «ц-цирк!», остановилась и покачала головой.
Что-то не вяжется, это уж точно, но ее нервы тоже сдают. Она никогда раньше не позволяла себе так с размаху шваркать дверью.
Что ее так разволновало? То, что ее подозревают?
Нет, нет… К шепоту за спиной Лада привыкла. Да и, если уж говорить честно, разве Лада не радовалась втайне этим письмам?
«Я не знала, что все кончится так. Я не хотела Татьяниной смерти».
— Но радовалась, видя, как бледнеет ее лицо после очередного послания? Подсознательно? — пробормотала она.
— Простите, Ладочка…
Она вздрогнула. Не оттого, что кто-то толкнул ее в спину. Голос. Что-то вертелось в памяти. И Лада понимала, как это важно. Потому что с этим самым голосом была связана Танина смерть.
А ведь, какой бы стервой Танечка ни была, этот человек был в сто раз хуже!
Голос, голос, голос…
Ну, вспомни же. Была какая-то фраза, оброненная этим самым человеком. Тогда ты рассмеялась — тогда тебе это показалось только удачной шуткой.
— Ладочка! Вам нехорошо?
— Нет, все нормально.
А вот шуткой-то это оказалось весьма неудачной. И даже — совсем не шуткой, если вспомнить то, что произошло потом.
Черт возьми, ну почему, когда надо, память отказывает тебе в помощи?
— Еще раз простите…
Она открыла глаза.
Человек удалялся. Воспоминание не приходило, но Лада смотрела вслед удаляющейся фигуре, уже почти на сто процентов уверенная, что этот вот человек, такой привычный и обаятельный, и является причиной Таниной гибели.
Я продолжала бессмысленно пялиться в экранчик компьютера, наблюдая, как разноцветные квадратики, только что сложенные мной в гармоничную стеночку, рушатся под действием бомб.
Если предположить, что наш «письмотворец» сейчас затаился и мы рассчитываем на метод исключения, то что у нас получается?
— Ни хрена у нас не получается, — мрачно пробурчала я. — Он может затаиться на десять лет, а в соседней комнате у нас торчит «самоубийца», и вряд ли нам удастся прятать ее от чужих глаз долго.
И что ж делать? Уподобиться Ларчику с его внезапно возникшей страстью к театральным эффектам, снова собрать всех, и — алле-гоп, в призрачном свете появляется дух Танечки! Кто-то, не в силах справиться с проснувшейся совестью, бледнеет, падает в обморок, и мы — тут как тут, защелкиваем на его руках «браслеты»?