Легко им рассуждать. Если в кармане много денег, то можно долго и не раздумывать. А если с трудом собрала на платье, тут не разбежишься, здесь будешь выбирать долго, боясь прогадать. Об этом продавцы не подумали, хотя хорошо понимали, что значит для передовой ткачихи перейти в отстающую бригаду. Олеся уловила их мысли и неожиданно для всех попросила:

— Покажите мне, пожалуйста, вон тот отрез репса. Кажется, это «березка»?

— Да. Кусок от рулона остался. Зачем вам остаток? — удивились продавцы.

Олеся откинула краешек нежной, словно молодая березовая кора, ткани, поглядела на серую боковую кромку с номером и заявила:

— Возьму. Это воспоминание о прошедших хороших днях… Как она сохранилась?

— Сами не знаем. Рулон расхватали за день, а этот кусочек остался… А что?

Девушка вспыхнула. На сердце потеплело. Как им объяснить? Еще не так поймут. И зачем объяснять? Поэтому она сказала:

— Ничего. Просто я люблю березку… Красивую молодую березку. И все…

Продавцы недоуменно переглянулись. Что за чудеса? «Березка» вышла из моды. Ее, кажется, уже не вырабатывают, а Олеся берет. Да что тут удивляться! Деньги уплачены — покупка выдана, и все. Девичья душа — потемки.

Но продавцы не знали, что в тот день, когда Олеся прощалась с передовой бригадой, переходя в отстающую, девушки ткали вот эту самую «березку». Сколько Олеся потом мечтала о таком шелке, но нигде не могла найти его. И вот теперь такое счастье! Не только платье, но и дорогие воспоминания о прежней жизни, о былых подружках, о красных косынках, которые скоро заалеют и в ее новой бригаде. И материнское ожерелье, настоящий жемчуг, наконец увидит свет. Засияет оно на шее дочери.

— А теперь туфли, сумочку, берет, — тянул Олесю к другому прилавку Андрей. — И чтобы все белое, как кора молодой березки… Как и это платье… Согласны?

— Обойдется! — весело махнула рукой Олеся. — Береты нам скоро дирекция выдаст. Туфли и сумка у меня есть… Итак, конец первой серии. Иди, Андрейка, покупай свой мотоцикл…

— Нет уж, я с вами пойду… Провожу до самого дома… Не могу так, как другие: «Наше дело не зевать. Встретил, глянул и бежать». Раз с этим платьем серийное дело, так я хочу поглядеть и вторую серию…

— Не увидишь. Я еще в поликлинику зайду, — сказала Олеся. — Мне надо к окулисту. Ниток на станке много, света мало… Что-то зрение подводить стало… Глаза скоро устают и к вечеру болят… Подождите меня здесь, на лавочке. Я скоро…

Старик окулист удивленно развел руками, не понимая, что хочет эта красивая и задорная девушка? Глаза у нее не болят, очки не нужны. Что же тогда? И при чем здесь парень? Почему у него нет глаза? Кто он ей? Ничего не ясно.

— Я вас очень прошу, — уговаривала Олеся. — Искусственный глаз, как и живой, должен быть темно-карий. Ведь Павел смуглый, лицо загорелое. Но лучше вы сами присмотритесь, когда будете во время медосмотра проверять зрение у ткачей. Вы и его вызовите… Я очень вас прошу от имени нашей бригады, от всех девушек вставить ему искусственный глаз. Парень красивый… И на тебе, такое горе…

Пока окулист, важно кивая головой, заполнял карточку на Павла Зарву, записывал его адрес, пока размышлял над услышанным, Олеся выбежала из кабинета.

— Ну что, Олеся? — бросились к ней Искра и Андрей.

— Ерунда. Запретили читать лежа. А я так люблю перед сном… — вздохнула Олеся и опустилась на лавочку.

— Ну, как он выглядит здесь, на солнце, мой репс?

Она разворачивала ткань медленно, осторожно, словно боялась, что та расползется у нее в руках от малейшего прикосновения. На девушку повеяло зеленым шумом березовых рощ, надувался белый парус в море, и натянутый до отказа канат на яхте уже звенел как струна…

— Я ведь эту материю видела только при лампах дневного света, в цеху. А какие это лампы? Светят, правда, ярко, но люди при этом кажутся зелеными, как мертвецы. Вот какая она, моя «березка», днем, при солнышке…

И тут произошло удивительное. Олеся вскочила, и шелк соскользнул на землю.

— Близна! [2] По всему отрезу! — вскрикнула она.

Искра подняла ткань, раскинула ее на руках и увидала длинную, извилистую грязновато-серую полосу, словно кто-то забрызгал нефтью молодую березовую кору. Близна — стыд и позор любой ткачихи. Брак. Обрыв ниток, на нем незатканное полотно — черное пятно на ее совести. Крик и шум на всех собраниях и заседаниях. Близну обычно замечают в браковке, а этот кусок проскочил даже на прилавок универмага. Искра наморщила лоб, тяжело вздохнула, но тотчас решительно тряхнула головой:

— Ну и что? На свете бывает и пострашнее… Не хнычь!

— Хватит! — вскочил и Андрей. — Пойдем обратно. Пусть дают другой отрез или возвращают деньги… Я их заставлю.

Он вынул из кармана красную повязку и стал прилаживать ее на рукав, хотя эмалированный значок дружинника всегда был у него на пиджаке.

— Оставь, Андрей, — тихо и виновато проговорила Олеся. — Это мой брак. Я сама его сделала…

— Олеся! — бросилась к ней Искра. — Ты-то при чем здесь?