Шрифт:
Она позвонила в обшарпанную дверь и громко глотнула горячего воздуха. Андрей Андреич, школьный учитель и специалист по английской литературе, неторопливо открыл ей. Он был босым и успел уже намочить под краном волосы и лоб – день был очень жарким, и многие люди вообще погружали себя кто куда: кто в воду фонтана на Пушкинской площади, а кто даже в сизые волны Москвы-реки, спустившись по временем стертым ступеням.
Он открыл дверь, и Вера Переслени сразу же перешагнула порог, слегка оттолкнув его. Безумие было на лицах обоих, какая-то тьма, дым какой-то, как будто внутри человеческих тел их горели леса, и поля, и долины, и взгорья.
– Зачем ты пришла? – прошептал он.
– Затем, – сказала она и припала губами к его пересохшим раскрытым губам.
Когда они проснулись, была очень черная, теплая ночь. В окно их светили растерянно звезды, как будто и звездам пришло уже в голову, что этим двоим будет трудно помочь: они и проспали четыре часа одним существом, двухголовым, сплетенным и пальцами рук, и ногами, и бедрами, блестящими сально от пота, так вжавшись друг в друга, что странно, как бедра их не поломались при этом.
– Ответь мне, – сказал он, – кто он?
– Да неважно!
Он сжал ее голову:
– Кто он?
– Он турок. Пусти. Ты мне щеки раздавишь.
– Да я бы тебя всю вообще раздавил! Ты что, влюблена была в этого турка?
– Кто? Я? Влюблена?
– Тогда как ты могла?
– Скажи мне: «Тебе ведь пятнадцати не было!» Ну, что ты молчишь?
– Я боюсь тебя, слышишь? Избил бы тебя, а боюсь.
Она вся прижалась к нему:
– А не бойся. Я сделала это для нас, для тебя.
– А я здесь при чем? – он ее оттолкнул. Лицо его было отчаянным, жалким.
– Ну, чтобы ты не был ни в чем виноват. Что это не ты меня… Что я не девочка...
– А что: если девочка?
– Ты говорил, что мы тогда будем ждать год или два. А я не могла больше ждать, понимаешь?
Он рывком натянул на себя джинсы.
– Легла под какого-то турка, а я тебе еще должен быть и благодарен?
– Нет, дело не в турке.
– А в ком?
– В нас с тобой.
– Тогда объясни! А иначе убью, – он скрипнул зубами.
Она засмеялась и сразу же стихла.
– Ну, хочешь, убей. Только дай мне сказать. Я просто не знала, ну, что еще сделать!
Учитель стоял истукан истуканом. Она осторожно прижалась к нему. Он был словно каменный, не шевелился.
– Я правда не знала, – вздохнула она. – Я очень люблю тебя. Очень, ужасно.
– Скажи, – прошептал он, – но только не ври! Ты сделала это для нас? Для меня?
Она закивала, и тень от ее большой головы на стене, освещенной холодной, но яркой луною, подобно цветку внутри ветра, рассыпалась обилием всклоченных, пышных волос. И снова сплелось, слиплось, вжалось друг в друга так сильно, что кажется невероятным, как это опять они не поломали себе и ни ребер, и ни позвонков.
Глава VI
Лариса Генриховна не спала, и Лина Борисовна не спала, и Марк Переслени не спал. Лина Борисовна не спала в своей большой квартире неподалеку от «Спортивной», а Лариса Генриховна и Марк Переслени – в квартире покойных родителей Марка, оставленной сыну по праву наследства.
– Звони! – мокрым грудным шепотом приказывала Лариса Генриховна. – Звони в Склифосовского!
– Ну для чего? Я знаю, что с ней ничего не случилось.
– Тогда где она? Где она? Почему она не берет телефон?
– Да не хочет!
– Как это «не хочет»?
– Не хочет, и все. Ей не до тебя.
– Где она? Говори! Ты что-нибудь знаешь?
Он грустно вздохнул.
– Да, может, и знаю.
– Так как же ты смеешь!
Она задохнулась.
– Лариса! Поверь, я знаю не все, но она… Все в порядке. Никто не убил ее, не изнасиловал.
– Ты хочешь сказать, что за все эти годы… пока я и мама… мы с ней надрывались… А ты только пьесы писал и меня в могилу сводил! И за все эти годы… она нам НЕ верит? Тебе вот сказала, а нам ничего не сказала! Мы что? Мы не заслужили доверия, что ли?
– Я тоже не знаю всего.
– Что ты знаешь?
– Я знаю, что Вера влюбилась в учителя.
– В какого учителя? Где он живет?
Муж пожал плечами.
– Молчишь? Ну, молчи, – прошептала она, – скажи мне другое… Уж если она с тобой откровенна, ты, может быть, знаешь. Она с ним уже, что ли, спит или как?