Шрифт:
Она посмотрела на него с выражением ужаса, потом ее лицо покраснело — не только щеки, но лоб и подбородок. Даже шея.
— Инспектор Ребус! — выдохнула она наконец.
— Простите, простите, — сказал он, опуская голову и поднимая руки. — Беру свои слова обратно.
— Я даже не знаю… — Она оглянулась. — Меня не каждый день обвиняют в… не знаю даже, как и назвать. Пожалуй, мне нужно выпить. — Потом, обретя свой обычный голос, она добавила: — Не хотите меня угостить?
Они пересекли Хай-стрит и, уворачиваясь от раздатчиков рекламных листовок, мимов, клоунов на ходулях, прошли по темному тупичку, потом по стертым ступенькам спустились в любимый бар Каро Рэттрей.
— Ненавижу это время года, — сказала она. — Ни до работы, ни с работы не добраться. А припарковаться в городе…
— Да, жизнь нелегкая, согласен.
Она села за столик, а Ребус остановился у барной стойки. Ей потребовалось несколько минут, чтобы снять мантию и парик, поправить волосы. Однако оставшаяся одежда — строгий черный цвет с отдельными вкраплениями белого — выдавала в ней юриста, одного из многих в этом Городе юристов.
Потолок в баре был очень низкий — Ребус таких, пожалуй, и не встречал. Прикинув, он решил, что они, вероятно, находятся над одной из лавочек, примыкающих к тупичку Мэри Кинг. Подумав об этом, он решил изменить заказ.
— Удвойте мне виски.
Правда, он добавил много воды.
Каролина Рэттрей заказала лимонад с большим количеством льда и лимона. Поставив ее стакан на стол, Ребус рассмеялся.
— Что смешного?
Он покачал головой:
— Адвокат и лимонад в сумме дают «снежок».
Она снисходительно улыбнулась ему. Объяснять ей не пришлось, — по-видимому, она поняла, что речь идет о ликере «Адвокат» и коктейле «Снежок».
— Значит, слышали такое? — спросил он, садясь рядом.
— Каждый, кто это говорит, считает, что сам такое придумал. Будьте здоровы.
— Сланджи. [60]
— Сланджи. Вы говорите на гэльском?
— Да так, пару слов.
— А я изучала его несколько лет назад. Но уже почти все забыла.
— Ну и ладно, гэльский не особенно в ходу.
— То есть вам все равно, даже если он вовсе умрет?
— Я этого не говорил.
— Значит, мне показалось.
Ребус пригубил виски.
— Никогда не спорьте с юристом. — Снова улыбка.
Она закурила. Ребус отказался.
— Ну как, — сказал Ребус, — все еще видите по ночам жуткую картинку в тупичке Мэри Кинг?
60
Будем здоровы (гэльск.).
Она задумчиво кивнула:
— И днями тоже. Мне никак от нее не избавиться.
— И не пытайтесь. Просто задвиньте на какую-нибудь полочку памяти — это все, что вы можете сделать. Скажите себе: да, это случилось, вы это видели, а потом задвиньте подальше. Забыть вы не забудете, но, по крайней мере, это не будет вас донимать.
— Полицейская психология?
— Здравый смысл, на собственной шкуре испытал. Вас поэтому так взволновала латинская надпись?
— Да, я считала… что в некотором роде участвую в деле.
— Вы непременно будете участвовать, если нам удастся поймать этих гадов. Ваша задача — упрятать их за решетку.
— Пожалуй.
— А до тех пор предоставьте это нам.
— Хорошо.
— Я вам сочувствую, жаль, что вам пришлось увидеть это. Это все Курт виноват — зачем-то притащил вас туда. В этом не было нужды. А вы с ним?..
Ее протестующий возглас заглушил все прочие звуки в баре.
— Уж не думаете ли вы?.. Мы только знакомые. У него был лишний билет, я оказалась свободна. Господи Исусе, неужели вы думаете, что я могла… с патологоанатомом?
— Они такие же люди, как и все, хотя и ходят слухи, что это не так.
— Да, но он на двадцать лет старше меня.
— Это не всегда препятствие.
— Одна мысль о том, что эти руки будут прикасаться ко мне… — Ее пробрала дрожь, и она отпила из стакана. — Что вы там говорили о щите?
Он отрицательно покачал головой. Перед его мысленным взором возник щит, но где щит, там и меч. «Со щитом и мечом» — слова из песни оранжистов. Он так стукнул кулаком по столу, что Каролина Рэттрей испуганно вздрогнула.
— Я что-то не то сказала?
— Каролина, вы великолепны. Мне нужно идти.
Он встал и пошел мимо бара, но остановился, вернулся, взял ее руку в свои.
— Я вам позвоню, — пообещал он, потом добавил: — Если хотите.
Он дождался ее кивка, повернулся и вышел. Она допила лимонад, выкурила еще сигарету, загасила окурок в пепельнице. У него были горячие руки, совсем не похожие на руки патологоанатома. Подошел бармен, выкинул содержимое ее пепельницы в ведро, протер стол.
— Опять, я смотрю, вышла на охоту, — тихо сказал он.