Бывает, человек отправляется на поиски, но не находит того, что ищет, а потом возвращается и узнает, что вот оно, дома, некий добрый друг принес на блюдечке с голубой каемочкой.

Во вторник вечером после провала с мистером Читтервиком мистер Тодхантер решил отказаться от своего великого замысла. А на следующее утро Феррерс, литературный редактор «Лондонского обозрения», предложил ему невзначай именно то, что требовалось. Пока мистер Тодхантер подыскивал подходящую жертву, рыская по столбовым дорогам и окольным путям, она сидела себе посиживала прямо на его тропке.

По своим местам все расставил случайный вопрос. Прежде чем отправиться к Феррерсу, чтобы выбрать на рецензирование очередную книгу, мистер Тодхантер прошел другим коридором, чтобы зайти поболтать к давнему другу и одному из ведущих авторов журнала, благодаря которому, по сути дела, и началось сотрудничество мистера Тодхантера в «Лондонском обозрении». Но друга в его кабинете он не нашел, а на двери висела табличка с другой фамилией.

— Кстати, — в просторном кабинете Феррерса с окнами на Флит-стрит заметил мистер Тодхантер, кладя свою древнюю коричневого фетра шляпу на кипу газет, — кстати, а Огилви что, болен? В кабинете его нет.

Феррерс поднял глаза от статьи, которую сокращал, орудуя синим карандашом.

— Болен? Ну нет. Он последний, кого ушли, только и всего.

— Ушли? — озадаченно переспросил мистер Тодхантер.

— Уволили! Вышвырнули нашего беднягу Огилви, попросту говоря. Сунули ему вчера чек на полугодовую зарплату и велели выметаться.

— Уволили Огилви! — Мистер Тодхантер был потрясен. Умница Огилви с его крупной головой и пером трезвым и проницательным всегда казался ему неотъемлемой частью «Лондонского обозрения». — Бог мой, а я думал, тут без него никак…

— Просто срам! — закипел вдруг Феррерс, вообще-то воплощенная сдержанность в брюках. — Выставили за дверь!

— Но из-за чего? — спросил один из литературных обозревателей, который рылся в свежих романах, горой лежащих на столе у окна.

— Да из-за проклятых закулисных интриг. Вам, молодой человек, этого не понять.

Обозреватель, который, между прочим, был на три месяца старше редактора, благодушно усмехнулся:

— Прошу прощения, босс. — Он тешил себя иллюзией, что обращение «босс» Феррерсу неприятно.

— Послушайте, давайте вернемся к Огилви, — попросил мистер Тодхантер. — Так из-за чего, вы сказали, ему пришлось уйти?

— Внутренняя реорганизация, дружище! — с горечью произнес Феррерс. — Вам известно, что это означает?

— Нет, — ответил мистер Тодхантер.

— Ну, насколько я разумею, это значит уволить всех, у кого есть характер, а блюдолизов оставить. То, что нужно для такого журнала, как наш, верно? — Феррерс искренне гордился «Лондонским обозрением» с его репутацией солидного, по старинке добропорядочного журнала, которую он стремился поддерживать даже после того, как еженедельник перешел под контроль газетно-журнального концерна «Объединенная периодика», определенно намеренного опустить планку.

— Но как же теперь Огилви?

— Кто ж его знает… А ведь у него жена и дети.

— Но надеюсь, — чрезвычайно расстроенный, проговорил мистер Тодхантер, — он без труда сможет найти работу где-то еще?

— Работу? Ох, сомневаюсь. Он ведь уже не мальчик. А потом быть уволенным из «Объединенной периодики» — честь сомнительная. Кстати, это и вас касается, молодой человек, — кивнул Феррерс своему литобозревателю.

— Платите побольше, и я не дам вам шанса уволить меня, — парировал тот.

— Какой смысл? Ни разу я не добился от вас такой рецензии, как мне нужно!

— Да, потому что вам нужно, чтобы моя колонка еженедельно источала елейные похвалы в адрес наших крупнейших рекламодателей и лопалась от толстых, жирных, многословных цитат! — вспылил обозреватель. — Я уже говорил вам: такое я кропать не согласен.

— А я, молодой человек, уже говорил вам, что вы плохо кончите. Надо реально смотреть на вещи.

Обозреватель, непочтительно хмыкнув, вернулся к своим романам.

Мистер Тодхантер распахнул дверцы большого книжного шкафа, где хранились присланные на рецензию книги, не подпадающие под разряд «беллетристика», но глаз его на сей раз не зажегся. Принадлежа к тем несчастным, кто вопреки доводам рассудка чувствует себя ответственным за всех попавших в беду или в стесненное положение, он всерьез расстроился из-за увольнения Огилви и затруднений, которые тому предстояли, и чувствовал, что обязан что-то предпринять.

— А кто уволил Огилви, Армстронг? — обратился он к Феррерсу.