Примером афористической формулировки служат и «формулы», в которые Михаил Викторович любит облекать, отливать главные, важные мысли: «2–1 = 0» (о том, что в знаковой системе каждая единица существует лишь в ее отношениях с другими единицами). «Без племянника человек не дядя» – также «наглядное пособие» для объяснения того, что такое система [Панов 1979: 6]. М. В. часто использует неожиданные, подчас озорные приемы, особенно в споре. В статье об аналитических прилагательных для каждого типа таких прилагательных М. В. Панов в авторский текст вводит придуманные слова, включающие аналитическое прилагательное, например «это эрзац-объяснение, горе-прилагательное», «для многих все аналитические прилагательные – это „фи!“ – слова, неполноценные однодневки. Но день-то оказался долог – и, видимо, будет длиться и длиться» [Панов 1971: 252]. И сам термин – аналит-прилагателъное – «с секретом»: в него включено такое прилагательное. Михаилу Викторовичу интересно и весело писать, нам интересно и легко читать и вдумываться в очень серьезные, отнюдь не тривиальные мысли.

На лекциях в Мосгорпеде Михаил Викторович придумывает двух братьев-близнецов с диковинными именами: Сидор Карпыч и Пимен Карпыч (потом они вошли в его учебник фонетики для вузов под другими именами). Оба с бородой, но один лысый. Наступает жара, и нелысый остригся. Теперь их не различают. Это иллюстрация того, что такое слабая позиция: фонемы в ней перестают различаться. В статье для сборника «Лингвистика и школа» [Панов 2001] приводится сюжет сказки о злом волшебнике, который умеет превращаться в веник. Мальчик заметил, что, когда появляется волшебник и творит всякие безобразия, из угла за печкой исчезает веник, а когда веник на месте – все в деревне спокойно. Этот сюжет помогает понять, что в условиях позиционного распределения вещно различное может быть функционально одним и тем же, одной и той же единицей. Очень важная мысль для Московской лингвистической школы, рыцарем которой был Михаил Викторович.

Любимая форма его изложения – спор, дискуссия, чтобы раззадорить и в результате убедить читателя или слушателя. Вот он оспаривает распространенное мнение, что современное русское письмо является в основном фонетическим. Неубедительность этого мнения он поясняет на таком примере. «По тени на стене надо решить, какое геометрическое тело ее отбрасывает. Тень имеет форму треугольника. Предполагаем, что это конус. Тело поворачиваем вокруг своей оси на 90 градусов; тень – треугольник. Предположение остается прежним. Еще поворачиваем на 90 градусов – опять треугольная тень. Мнение подтверждается. Поворачиваем основанием к стене; тень – квадрат. Делаем вывод: в основном у нас конус; три свидетельства в пользу этого вывода и лишь одно – против. Но ясно, что на самом деле у нас была пирамида, а не конус… В слове домами пять букв отвечают фонетическому принципу и одна не отвечает ему. Но все шесть букв отвечают фонематическому принципу» [Панов 1962: 91].

Язык М. В. Панова – отражение его личности – богатой, эрудированной, высококультурной. На лекциях по истории русского поэтического языка в поисках аналогии, подобия (чтобы слушатели не только узнали, но и поняли, и не только поняли, но и эстетически восприняли суть) он привлекал огромный культурный материал. Так, объясняя, почему он начинает анализ поэтического языка каждого поэта не так, как принято – не с образного яруса, а с яруса звуковой организации, М. В. приводит такие параллели: замысел композиции «Боярыни Морозовой» у Сурикова появился, когда он увидел ворону на снегу. Станиславский, предлагая актерам войти в образ, советовал начинать с внешнего – с физического действия. Эти параллели ему нужны, чтобы подтвердить очень важную мысль, что «замысел охватывает все ярусы».

В научных работах Михаила Викторовича наука и искусство, наука и культура образуют сплав. И в этом он ученик А. А. Реформатского! Ему ненавистен «примитивно-однообразный, мертво-шаблонный язык». Он пародирует его в школьном учебнике: в одном задании (в разделе о предлогах) приводится распоряжение, изданное Иваном Семеновичем Полупшенным (персонаж-антигерой): «Ввиду установившейся положительной погоды я принял решение в обеденный перерыв совершить обход вверенного мне объекта. Вследствие захламленности двора я неоднократно подвергался опасности падения и получения телесных повреждений. В продолжение обхода я дважды имел возможность упасть, запутавшись в проволоке, а также мне преграждали путь пустые бочки, ящики и тому подобная тара…» [Русский язык 1997: 142]. М. В. комментирует: «Ох и уродливый язык у Ивана Семеновича», – а затем предлагает задание: «Найдите в тексте слова и обороты, которые хорошо было бы заменить, чтобы избавиться от канцелярита. Есть ли среди таких слов предлоги?»

Языковые и образные приемы, применяемые Михаилом Викторовичем, как видим, при написании и научных, и научно-популярных работ, содержат элемент «остранения» – прием любимой им формальной школы поэтики. Этот прием вносит ощущение необычности, «свежести» языка во все творчество М. В. Панова.

Неотъемлемые компоненты стиля М. В. – юмор, шутка. На его лекциях всегда была атмосфера ожидания шутки. На лекции о поэтическом языке Ломоносова он рассказывает историю: якобы студенты спросили А. А. Реформатского: «А что новенького почитать по стилистике?» И «Сан Саныч, почесав в голове, ответил: „О пользе книг церьковных“». На лекции по фонетике в МГУ М. В. полемически рисует образ ученого, который якобы сложился в воображении студентов. Идет такой ученый-лингвист после лекции домой и думает: «Вот приду, еще два глагола проспрягаю». А потом опровергает этот образ, рассказывая про своих учителей – А. М. Сухотина, Р. И. Аванесова, А. А. Реформатского.

Когда мы говорим учитель, то прежде всего возникает образ школьного учителя. Школа, в самом деле, всю жизнь была заботой Михаила Викторовича. После войны он довольно долго работал школьным учителем. Под его руководством и при его вдохновляющем участии была разработана принципиально новая программа по русскому языку для средней школы и написаны учебники для 5–9 классов. М. В. так определил принципы, на которых должно строиться обучение русскому языку в школе:

«1. Обучение должно быть научным, то есть базироваться на языковедении XX века. 2. Опора на современную лингвистическую теорию позволяет воспитывать у детей умение вдумываться, догадываться, понимать, доказывать, рассуждать, то есть дает простор для их интеллектуального развития. 3. Обучение русскому языку только в том случае станет эмоциональным (и поэтому успешным), если оно раскроет детям красоту русского языка, его выразительность, меткость, богатство. Эстетическое переживание языка и речи – важная сторона школьного обучения. 4. Занятия по русскому языку в средней школе не могут обойтись без игры. Игра с языком открывает большие возможности для детской выдумки и изобретательности.

На основе этих принципов надо научить детей нормам русского языка. Они должны для них стать привычными, удобными, своими. Не цепями или колодками, а основой для сознательного творчества. Снова следует напомнить: это возможно только на основе серьезной теории».

Когда вдумываешься в эти принципы, понимаешь: ведь это же творческое кредо М. В. Панова! Именно эти принципы воплощены во всех его работах. Эстетическое переживание языка, стихия эксперимента, игры присущи всему его творчеству, всем его видам. Разрабатывая принципы школьного учебника, М. В. не изменяет себе-ученому, как не изменяет он себе и науке и в научно-популярных работах. На этих принципах построено все его творчество. Отсюда ощущение его гармоничности.