Шрифт:
— Как не слышать! Весь город только об этом и говорит. Не может быть, чтобы это были беспризорники.
Богданов испытующе посмотрел на Льва.
Тот зевнул и потянулся.
— Поймаем, будьте уверены. Уже напали на след.
— Да? — безучастно обронил Лев. — Желаю удачи. Найдете деньги — поделитесь…
Вечером Петр получил от Льва деньги и покинул Верхнереченск.
Глава третья
Битый месяц Богданов метался по уездам, готовил своих сторонников к конференции. Заверения, посулы, разъяснение платформы оппозиции, обвинения в адрес «аппаратчиков» — все пускалось в ход, чтобы сколотить хоть видимость существования солидной группы противников Центрального комитета.
Во что бы то ни стало надо было показать «губернские масштабы». На конференцию приглашались кто попало, если даже они расходились в мнениях с большинством партии по второстепенным проблемам.
Готовили конференцию секретно, с соблюдением всех правил конспирации. В губкоме знать не знали, ведать не ведали, какую игру ведет Богданов.
К концу сентября все было готово: открытие конференции — пятого октября, о чем дали знать периферии, В тот день после обеда Богданов, сопровождаемый тремя-четырьмя приятелями, пришел в театр.
Туда же один за другим стали собираться люди. В дверях они говорили пароль, патрульные внимательно осматривали их. Делегаты старались занять места в самых темных углах зрительного зала. Через час в театре оказалось человек сорок.
Богданов нервно шагал по сцене, на которой стоял покрытый сукном стол.
Богданов был расстроен — он ждал на конференцию по крайней мере около ста человек. Решили подождать еще полчаса. Прошло четверть часа, три четверти, а народу не прибавлялось. Из уездных делегатов прибыло только двое, да и те норовили уйти. Их задержали в дверях.
В пустой, плохо освещенный зал они вернулись на цыпочках. Мертвенная тишина нарушалась лишь шелестом бумаг — Анатолий Фролов вносил последние поправки в свой доклад. Богданов нервно стучал по столу карандашом.
Наконец Николай Николаевич поднялся и сказал что-то резкое Фролову.
Тот роздал делегатам листовки, только что размноженные на машинке.
Богданов позвонил в колокольчик, оправил гимнастерку, пригладил вьющиеся желтоватые волосы, приосанился и жестом водворил в зале тишину.
Впрочем, особой нужды в этом жесте не было: люди, занявшие зал, молчали.
Открыв конференцию, Богданов сказал несколько слов о «великих традициях», которые, мол, сейчас «нарушаются», и заявил далее, дабы оправдать не совсем легальный характер совещания:
— Дисциплина, — сказал он, — нас не может связывать. Когда нам нужно, мы вправе ее обойти. Мы выше ее.
Богданов сделал паузу, рассчитывая на аплодисменты, но их не последовало — собравшиеся почтительно взирали на своего грузного, краснолицего лидера, который с трудом вытягивал из себя фразы и пил воду…
Не дождавшись оваций, Богданов со спокойного тона перешел на угрозы.
— Надо забить гвоздь так, чтобы его нельзя было выдернуть! И мы, именуемые оппозицией, этот гвоздь вобьем в гроб аппаратчиков.
Богданов тяжело опустился в кресло.
В зале раздались хлопки.
Поднялся Фролов.
Дней десять сидел он над сочинениями троцкистских вожаков и исписал такую груду бумаг, что, возьмись он прочитать все записанное, конференция продолжалась бы неделю без малого.
Ради торжественного случая он надел на себя парадный костюм. Костюм был странного светло-зеленого цвета, необыкновенно широкий; что-то комическое было в этом наряде.
Фролов вышел к пюпитру, стоявшему у рампы, разложил бумаги, звучно откашлялся и начал речь. Но не успел он сказать и двух первых фраз, как шум, поднявшийся около дверей, прервал его.
Пока Богданов ждал делегатов и переругивался с Фроловым, около дверей происходило следующее: старуха сторожиха прибежала к Джонни и сказала, что какие-то люди самочинно заняли театр, а ее, сторожиху, выгнали прочь.
Джонни поспешил в театр, увидел у входа подозрительных субъектов, прошел за сцену, послушал Фролова и помчался к директору театра.
Тот позвонил в губком и сказал, что «Зеленый круг» самочинно захвачен троцкистами и что там идет их конференция.