Шрифт:
Лев решил пройтись: голова болела неотступно.
Боль началась еще вечером, в день демонстрации, продолжалась до сих пор, и Лев знал, что дальше будет хуже.
Он дошел до угла и тут же повернул обратно. Мимо него по Коммунистической пролетел автомобиль с единственным пассажиром. Лев узнал Сергея Ивановича.
«Так! Значит, жив… Значит, Митька — либо не решился прикончить дяденьку, либо сгинул к чертям собачьим!..»
Лев возвратился в мастерскую, но сидеть в ней не мог. Ему слышались глухие удары снизу в пол. Ему все казалось, что Петрович стоймя плавает в воде, там, внизу, и бьется головой о своды подвала. Этого не могло быть, своды были очень толстыми. Но Лев слышал удары один за одним, один за одним — старик просился на волю, просил взять его из воды и тьмы.
Лев без шапки выбежал на улицу и помчался к Богородице. Он вспомнил, что есть важнейшее дело: Сторожев-то еще жив!
Квартирная хозяйка Богородицы, перепуганная видом Льва, сказала, что Богородица ушел два дня назад и где он, хозяйка не знала…
Лев пошел домой.
В квартире был беспорядок. Лев все понял.
Осторожно, чтобы не привлекать внимания Юленьки, Лев на цыпочках пробрался в свою комнату и долго сидел на кровати. Потом вспомнил, что голоден, вынул из шкафчика колбасу, хлеб и, медленно шевеля челюстями, стал есть.
Апатия овладела им; вокруг была пустота, необыкновенная тишина.
Кончив есть, Лев лег на кровать и забылся. Он не слышал шагов, сдержанного разговора — приходили врачи, работники контрольной комиссии.
Когда все ушли, а Богданов, «в последний момент спасенный от смерти», мирно уснул, Юля заглянула к Льву, присела к нему на кровать.
— Левушка, что же теперь будет?
— А что?
— Богданов-то чуть не помер. Чего-то там принял.
— Ну да?
— Еле отходили! Выздоровеет, здесь его не оставят, ушлют в какую-нибудь дыру. Что ж мне делать? Может, возьмешь меня к себе?
— Нет.
— Куда ж мне деваться?
— Не знаю.
Юля заплакала. Слезы ее разжалобили Льва. Он поцеловал Юлю. Как-никак она действительно любила его…
— Не плачь, — сказал он ласково. — Я уезжаю, но скоро вернусь. И возьму тебя.
— Вчера Сергей Сергеевич мне в любви объяснился, — сквозь слезы прошептала Юленька. — Если бы, говорит, не уважаемый товарищ Богданов, я предложил бы вам свою руку.
— Вот и хватай ее! — пошутил Лев и снова поцеловал ее…
В тот день Женя несколько раз заходила в мастерскую Льва. Ей хотелось успокоить, приласкать его… Мастерская была закрыта. Женя побежала к Льву домой.
Шел снег, тротуары покрыты хлюпающим жидким месивом.
Женя едва добралась до Холодной улицы.
Дверь в сени была открыта настежь. Женя вошла в переднюю, открыла дверь в комнату Льва и увидела Юлю на коленях у своего мужа…
Женя отшатнулась и, найдя в себе достаточно силы, чтобы не упасть, не крикнуть, тихо вышла из дома.
Ничего не помня, она побрела по улице. И упала возле какого-то дома…
Лежащую на снегу Женю увидели Андрей и Виктор, которые шли к Льву. Они подняли ее и повели к Виктору, на Матросскую улицу, — это было недалеко.
У Виктора сидела Лена. Она уложила Женю на диван, Петр Игнатьевич принес коньяк, и Женю заставили глотнуть ложку.
Ребята сидели молча вокруг нее.
Петр Игнатьевич поминутно появлялся у порога и шепотом осведомлялся о состоянии Жени.
Черед полчаса Женя вздохнула, открыла глаза, села и рассказала ребятам все, что произошло с ней в эти дни. Отвращение, стыд душили ее. Она обняла Лену и заплакала. Потом, вспомнив о чем-то, Женя застонала, схватила Андрея за руку.
— Пойдем, пойдем, — забормотала она. — Мне надо домой, мать больна, пойдем, проводи меня!
— Куда ты пойдешь? — Виктор загородил ей дорогу.
— Витя, милый, пусти, родной, хороший! — Женя обняла его и поцеловала. — Прости меня, Витя, за все прости! Пусти, мне надо идти!
Она подбежала к вешалке, надела пальто. Андрей накинул шинель и вышел за ней на улицу. Они миновали Матросскую, Холодную и остановились на Советской, около дверей огромного каменного здания.
— Куда ты?
— Сюда. Я не могу, Андрюша! Я не хочу от него ребенка.
— Женя, девочка, что ты? — Андрей обнял и прижал ее к себе.
Она зарыдала.
— Не могу, не хочу. Нет, нет. Он подлый, он гадина! Я не хочу от него сына. Прости меня, Андрюша, пусти, я пойду.