«Такой наивный, такой милый, милый ребенок, — думала она, — ему надо помочь!»

Однажды, когда Лев уже спал, полураздетая мадам пробралась в его комнату, скользнула под одеяло, обняла его и зашептала:

— Да ну же, иди ко мне. Ну, иди, глупый, не бойся!

Лев вскочил и испуганно закричал:

— Что такое, в чем дело?

Мадам что-то пролепетала, хихикнула, закрыла лицо руками и убежала к себе. Напрасно прождав Льва, она все поняла, взбеленилась и решила ему отомстить. Отныне Лев стал обедать на кухне. Мадам кормила его объедками и попрекала, попрекала без конца.

Лев решил уйти к бабке. Он узнал, что Катерина Павловна живет неплохо, и решил, что она не прогонит его, тем более что придет к ней не с пустыми руками.

Помогая Петру Игнатьевичу, Лев выучился сапожному делу и хорошо зарабатывал.

Однажды Петр Игнатьевич пожаловался ему:

— Плохо дело, Лева. Кожи нет, приходится переходить на резину. А резину к коже прибивать нельзя — деревянный гвоздь ее не держит, а железный рвет. Вот бы найти клей такой. А говорят, есть…

Лев задумался над словами Петра Игнатьевича. Он вспомнил, что в библиотеке отца была книжонка «Резина и каучук». Получив свои книги, он разобрал их, нашел нужную книжку, внимательно ее прочел и две недели возился в беседке, что-то мешая, подогревая, пробуя смесь на вкус и запах. Он извел огромное количество резины, несколько литров бензина и спирта и однажды принес Петру Игнатьевичу пузырек с желтоватой тягучей — жидкостью. Петр Игнатьевич приклеил ею кожу к резине, положил сушить и тщетно пытался потом отодрать одно от другого. Резина словно приросла к коже.

— Вот что, Петр Игнатьевич, — сказал Лев, — я вас буду снабжать этим клеем. Секрета его я вам, конечно, не скажу. Это очень сложный состав. Пользуйтесь им, но уговор дороже денег. Вы можете принимать заказы только с десяти ближних улиц. Остальные заказчики мои. Идет?

Петр Игнатьевич задумался.

— А узнаю, что обманываете, — клей отберу и больше давать не буду. Понятно?

Петр Игнатьевич кивнул.

Новоизобретенный клей давал Льву возможность просить у бабки приюта не в качестве сироты, а в качестве самостоятельного человека, который приносит в ее дом свою долю заработка.

Дело в том, что дядюшка Льва, Валентин, все еще держал близ рынка починочную мастерскую. Впрочем, Лев медлил с визитом: он еще надеялся, что мадам «перебесится».

Однако мадам решила довести дело до конца и выжить Льва.

Она подружилась с Софьей Карловной, бывшей гувернанткой Виктора. Гувернантка проклинала безбожника Петра Игнатьевича. По ее словам выходило, что он виноват в смерти брата. Она высохла, одевалась во все черное, двигалась, точно привидение. Мальчишки бегали за ней по улице и кричали:

— Дикая баба! Дикая баба!

Встречая Льва, гувернантка отшатывалась от него, крестилась и крестила вокруг себя воздух.

Обе женщины запирались в комнате мадам, и вдова кричала, стараясь, чтобы ее слышал Лев:

— Он хам, он грубиян, он мужик! О, боже мой, за что ты меня караешь?

Наконец терпение Льва лопнуло. Все зарабатываемые в мастерской Петра Игнатьевича деньги он отдавал мадам. Тем не менее она постоянно твердила, что Лев ее объедает, что он приживальщик и кот.

— Что вам от меня надо? — взревел однажды Лев.

— Чтобы ты убирался вон, мужик, скотина! — завизжала мадам.

Лев пожал плечами. Мадам бросила в него кастрюлю.

— Эдак вы убьете богоданного сына. Вас муж на том свете к ответу позовет.

— Мой муж был приличный человек, он не знал, что ты хам и подлец. Иуда! Убирайся вон! Или я донесу, что твоего отца расстреляли, что ты сам такой же!

— Молчать! — Лев грохнул кулаком по столу, посуда задрожала. — Развалина!

Мадам упала в обморок.

Вечером Лев пошел к бабке. Катерина Павловна сидела в кухне и пила чай. Она почти не изменилась за эти годы, лишь кожа на лице сделалась желтой и сухой.

Лев назвал себя.

Бабка пожевала губами и подозрительно посмотрела на внука.

— Никиту-то расстреляли?

— Расстреляли.

— Достукался. Вот и народила сынов, а остался одни Валентин. Ты слыхал, дядя-то Николай тоже помер?

— Нет, не слышал.

— Сошел с ума и помер. И Антошка помер. Бог наказал, потому что матери не слушались. — Старуха отхлебнула чай из блюдечка и подозрительно спросила: — А ты зачем ко мне? Не жить ли? Жить у меня негде, и кормить тебя нечем.

Лев промолчал.

— А помнишь, — продолжала, злобно усмехаясь, старуха, — как ты меня матом, матом?.. А ведь щенком был!

— Помню, — сказал Лев. — Это вы, что же, к слову или как?

— Догадывайся, батюшка, догадывайся! Матом меня, матом… Да еще и попрекнул. Хлеб наш, дескать, старая карга, ешь да еще ругаешься! — Бабка явно выпроваживала Льва.

— Прощайте, бабушка.

— Прощай. Заглядывай, коли что.

Лев прошел в мастерскую к дяде Валентину. Младший брат Никиты Петровича трепетал перед матушкой. Несмотря на явные выгоды, которые сулило изобретение Льва, он отказался поддержать племянника. Распрощались они холодно.