На углу Коммунистической Лев встретил Женю. Они остановились, поболтали о знакомых, о делах. Лев попросил разрешения проводить ее до дома.

У ворот спросил Женю:

— Ну, как у вас дела с Витей? Вы знаете, ведь он вам стихи посвящает. Постойте, постойте, вот они!

Лев вынул стихи Виктора, подошел к фонарю и, кривляясь, прочел мальчишеские излияния.

— Он у вас хочет руку просить. Он теперь нашел заработок: учит каких-то сопляков и получает в месяц воз дров и четверть молока. Солидно?

Женю душил смех.

Лев взял ее руку.

— Женя, — сказал он глухим голосом. — Может быть, это подлость, но я не могу молчать. Я знаю, что вы любите Виктора. Но я люблю вас.

Женя молчала. В первый раз ей так серьезно и сурово объясняется в любви взрослый, умный человек, о котором она так много думала, ради которого лукавила с Виктором.

Она прижалась к воротам, словно просила у них защиты, а он держал ее руку в своей и говорил что-то быстро и горячо…

Вечером Лев рассказал о своих невзгодах Петру Игнатьевичу. Тот смеялся до колик.

— Ну и баба. Ну и темперамент. Екатерина третья!

— Сучка такая! Нашла кого соблазнять! — негодовал Лев.

— Левка, — укоризненно говорил Виктор, — ну, что ты говоришь!

— Правильно говорит! — поддержал Льва Петр Игнатьевич. — Вот что, Лев, ты переезжай к нам, в заднюю комнату. И жить будем вместе и работать вместе.

Лев согласился. Они быстро договорились о дележе выручки и о том, сколько Лев должен платить за жилье.

Через несколько дней Виктор забрел в комнату Льва. Тот набивал гильзы махоркой. Виктор сел на кровать уронил голову на стол.

— Ты что, Витя?

— Тоска! Слушай, Левка, почему мы такие несчастные? Подожди… Вот погляжу я вокруг — люди что-то делают, о чем-то беспокоятся, чего-то хотят. Чего я хочу?.. Страшно, Лева, страшно сказать: я тоскую по старому дому. Как мы хорошо жили! Всего было много, все было в порядке. И все разрушено…

— Дорогой мой, — Лев похлопал друга по плечу. — Ведь об этом самом я толкую тебе! А ты, чуть что, на дыбы: это-де политика. Все политика, Витя. И жизнь наша — политика. И то, что ты будешь шататься без работы после школы, — это тоже политика. Их политика.

Виктор молчал.

Лев подсел к нему и заговорил горячо:

Да, да, именно их политика. Понимаешь, не пустят нас никуда. Нам закрыты все дороги. У-ух, что бы я ними сделал! — Лев яростно сжал кулаки. — Мы с тобой братья по крови, по крови отцов. И у тебя и у меня другая бы жизнь была, если бы победили не они.

— А кто? — устало спросил Виктор. — Кто?

— Вот ты, который потерял все! Я! Мне бы стать на твердую землю, я бы вот как вырос! А я стою на болоте, меня вниз тянет. А я никак не найду ту землю и не знаю, где она. Вы еще молокососы, сосунки еще. Вас еще не пробрало, а я пропитался злобой, я жил, рос в ней! И живу ею. А как приложить злобу к делу — не знаю.

— И я не знаю, что с собой делать… И с Женей у меня плохо!

— А-а, черт! — вырвалось у Льва. — Все-то ты о своем канючишь. Хотя бы один был, хоть бы один настоящий! — Лев ходил по комнате, не замечая Виктора, погрузившегося в печальные думы.

Виктор чувствовал, что Женя прячется от него, и не мог понять, в чем дело, почему так изменилось ее отношение к нему.

Лев перестал мерять комнату, остановился перед Виктором и, неприятно улыбаясь, посмотрел на него, словно хотел сказать что-то резкое, злое. Но не сказал.

— Не горюй, Витя, — деланно-ласковым тоном проговорил он. — Вот поймаю Женю и приведу к тебе. Идет? Никуда ей от нас не убежать. — Он оделся и ушел.

Виктор словно неприкаянный бродил по дому. Отдавил ногу сенбернару, тот зарычал. Вернулся в комнату Льва, чтобы взять забытую там книгу. Ящик стола, в котором Лев держал свои бумаги, был полуоткрыт. Обычно Лев не забывал перед уходом запирать его.

И вдруг Виктора безудержно потянуло узнать, что прячет Лев здесь. Он открыл ящик, стал копаться в нем. На дне лежали какие-то документы, перевязанные бечевкой, записные книжки. Наверху, прямо перед глазами Виктора, лежал клочок исписанной бумаги.

Виктор сразу узнал почерк Жени.

Называя Льва «родным мальчиком», Женя просила его прийти к ней в девять вечера.

Виктор побледнел, руки его задрожали. Еще никто не обманывал его так нагло, так гадко. Виктор принялся лихорадочно быстро разбирать бумаги, лежавшие в столе Льва. Он искал письма Жени. И тут ему в глаза бросилась бумажка, на которой рукой Льва было написано:

«В ячейку комсомола при школе № 1».

Дальше следовало заявление, в котором Лев подробно рассказывал о существовании «Круга», о его деятельности, перечисляя имена и фамилии. Увидев свою фамилию, Виктор побледнел. Собрав силы, он заставил себя прочитать заявление до конца. Впрочем, оно не было окончено, — по-видимому, Лев лишь начерно набросал заявление.