— Люди могут успокоить свою совесть, обратившись за прощением к Богу, — проговорил я; и девушка прищурила глазки:

— Христос для честных, а не для всех подряд.

Если люди обращаются за прощением к Богу, значит — сами себе они все уже простили?

Вообще-то, если Бог займется таким бесконечным делом, как прощение людям того, что люди считают своими грехами, а иногда и того, что люди называют своими добродетелями, безработица Богу не грозит.

Так что тут уж мне ничего не оставалось, как согласиться с ее доводами:

— Люди — разные.

Одни думают, что Бога нужно бояться; другие — понимают, что Его нужно любить.

— Бог объединяет людей, — высказала Злата не свою мысль; и мне ничего не оставалось, как не согласиться:

— Почему же тогда религии — разъединяют?

— Петр Александрович, а вы сами-то в церковь молиться не про себя, а вслух ходите? — спросила Злата, состроив личико девочки-стервочки.

— Бог не глухой, — ответил я. — Если человеку необходимо молиться вслух, значит, он молится не Богу, а себе.

— А вы хоть одну молитву наизусть знаете? — не угомонилась она одним вопросом о молитвах; и мне пришлось напрячься не понарошку:

— Я считаю, что к Богу нужно обращаться творчески — своими словами.

В заученных молитвах нет творчества.

— А дети? Откуда они, по-вашему, берутся? — Злата продемонстрировала, что умеет переключаться не хуже штепселя.

— Не знаю, откуда берутся дети, — соврал я.

Соврал потому, что не знал всего лишь того, откуда берутся взрослые.

И без всякой паузы — помощницы нормализации мыслей, я зачем-то прибавил:

— Но детей дает Бог. — Если бы я знал, на какой ответ нарвусь, не знаю, сказал бы я то, что сказал.

Злата состроила такую мордочку, что ее можно было демонстрировать на ярмарке:

— Да?

Так значит, по-вашему, алименты нужно брать не с вас, мужиков, а с РПЦ?

— Впрочем, — прибавила Злата тут же, — про первородный грех я что-то слышала.

Церковная бредятина насчет того, что я появился на свет только потому, что мои родители согрешили, издавна вызывала у меня неприятие; а здравый смысл и знакомство, пусть даже шапочное, с дарвинизмом, фрейдизмом и генетикой только укрепляли мой персональный атеизм.

Хотя и вызывало неподдельное удивление в отсутствии атеизма коллективного.

Но я не мог предъявлять такие же требования к коллективному слабоумию, которые я предъявлял к своему собственному здравому смыслу.

Секс может назвать грехом только тот, кто ни разу им не занимался.

И выбор между мнимым грехом и истинным удовольствием любой разумный человек делает в пользу второго…

…Однажды я сказал своей приятельнице, журналистке Анастасии, с которой мы поехали в подмосковный дом отдыха:

— Нас двое.

Мы — как Адам и Ева в раю. — И Анастасия усмехнулась:

— Знаю я вас — мужиков, — И когда увидела, что я не понял ее комментарий, пояснила:

— Вы ведь думаете, что, если бы у Адама было бы побольше лишних ребер — в раю действительно наступил бы рай.

— Хотя… — собрался вяло возразить я. Но Анастасия избавила меня от возможности сказать глупость:

— Петька, ты никогда не задумывался о том, что эволюция сделала этот процесс, процесс размножения, таким приятным потому, что он нужен эволюции. — И мне удалось промолчать.

Не говорить же мне было очевидное; то, что, видимо, эволюция — христианства не предполагала…

…Понимая никчемность слов, я не стал испытывать девочку на здравомыслие и сразу перешел к кчемности — к праотцам и праматерям.

И я встал на защиту прародителей:

— Если бы Адам и Ева не согрешили, людей на земле не было бы.

А потом не дал девочке перехватить инициативу, начав проповедовать старое:

— Злата, Бог дает людям возможность выбирать между хорошим и плохим, — сказал я ерунду — такое впечатление, что, кроме Бога, некому предоставить нам такой выбор.

Моя соседка-барменша предоставляет мне этот выбор каждый раз, когда ей заняться нечем.

Впрочем, это уже выбор не между хорошим и плохим, а между хорошим и очень хорошим.

— Что? — переспросила Злата, видя, что я задумался.

— Бог предоставляет людям выбор между тем, что хорошо и плохо.

— А зачем Бог создал «плохо»? — ответила девочка, глядя мне в глаза.

И я, впервые в жизни, задумался над тем, что составляло смысл этого ее вопроса.

Когда мне говорят, что Библия — единственная книга, из которой люди могут узнать о том, что хорошо, а что плохо, я вспоминаю свой собственный опыт постижения этих понятий.