Дебора оказалась крепкого телосложения — ростом около пяти футов [152,4 см] и двухсот фунтов [90,72 кг] весом. Плотные, угольно-черные завитки ее волос были длиной меньше дюйма [2,5 см], и только несколько прядей естественной седины окружали ее лицо, будто обруч для волос. Ей исполнилось пятьдесят, но она казалась одновременно и старше, и младше лет на десять. Гладкая светло-коричневая кожа была испещрена крупными веснушками и ямками, а озорные глаза излучали свет. На ней были брюки капри и кеды. Она медленно шла, перенося большую часть своего веса на алюминиевую палку.

Дебора прошла за мной в мой номер, где на кровати лежал большой плоский пакет в яркой цветочной упаковке. Я пояснила, что это подарок ей от Кристофа Ленгауэра — молодого исследователя рака в больнице Хопкинса. Несколькими месяцами раньше он связался со мной по e-mail после того, как прочел мою статью в журнале Jons Hopkins Magazine о встрече с мужчинами семьи Лакс. «Мне так неловко перед семьей Лакс, — написал Ленгауэр. — Они заслужили лучшего».

По его словам, на протяжении всей своей карьеры он ежедневно работал с клетками HeLa, и теперь история Генриетты и ее семьи не выходит у него из головы. Будучи аспирантом, он использовал HeLa при разработке так называемой флюоресцентной гибридизации in situ, известной также как FISH, — техники окраски хромосом разноцветными флюоресцентными красителями, которые ярко светятся в ультрафиолетовых лучах. Опытный глаз увидит в FISH подробную информацию о ДНК человека. Для неспециалиста это просто красивая мозаика окрашенных хромосом.

Кристоф вставил в рамку фотографию размером четырнадцать на двадцать дюймов [35x50 см] с изображением хромосом Генриетты, раскрашенных с помощью FISH. Фотография была похожа на снимок ночного неба с разноцветными светлячками, сверкающими красным, синим, желтым, зеленым, пурпурным и бирюзовым цветами.

«Я бы хотел немного рассказать им о том, что значит HeLa для меня как для молодого исследователя рака и как сильно спустя годы я благодарен им за этот дар, — написал он. — Я не представляю больницу Хопкинса, но являюсь ее частью. В каком-то смысле я даже хотел бы принести официальные извинения».

Дебора бросила на пол свою черную вышитую сумку, разорвала оберточную бумагу на фотографии, подняла фотографию и принялась рассматривать ее перед собой на вытянутых руках. Она не произнесла ни слова, только выбежала через застекленные створчатые двери в небольшой внутренний дворик, чтобы увидеть картину в лучах заходящего солнца.

«Они красивы! — крикнула она с веранды — Никогда не знала, что они такие нарядные!» С раскрасневшимися щеками она вернулась в номер, прижимая к груди фотографию. «Знаешь, что странно? В мире больше фотографий клеток моей матери, чем фотографий ее самой. Думаю, именно поэтому никто не знает, кто она такая. От нее только и осталось, что эти клетки».

Усевшись на кровать, Дебора добавила: «Хочу сходить в исследовательские лаборатории и на семинары, чтобы узнать, что полезного сделали клетки моей матери, и поговорить с людьми, излечившимися от рака». Она принялась подпрыгивать, воодушевившись, как маленькая девочка. «Только подумай, чего стоило мне выкарабкаться. Только что-нибудь всегда происходит, и я опять начинаю прятаться».

Я сообщила ей, что Ленгауэр хотел пригласить ее посетить его лабораторию. «Он хочет поблагодарить тебя и самолично показать клетки твоей матери».

Дебора водила пальцем по хромосомам на фотографии. «Я действительно хочу пойти посмотреть на эти клетки, но пока что не готова к этому, — ответила она. — Мой отец и братья тоже должны были бы пойти, но они считают меня сумасшедшей уже потому, что я пришла сюда. Они всегда кричат, что „эти белые богатеют на нашей матери, а мы ничего не получаем“, — вздохнула Дебора. — Мы не станем богатыми от всего того, что связано с мамиными клетками. Она оттуда помогает людям в медицине, и это хорошо. Я только хочу, чтобы люди узнали, что мою мать, HeLa, на самом деле зовут Генриетта Лакс. И еще я хотела бы узнать кое-что о своей матери. Уверена, что она кормила меня грудью, но я никогда не знала этого точно. Люди не хотят говорить о моей матери или сестре. Как будто они обе никогда не рождались на этот свет».

Дебора схватила с пола свою сумку и вывалила ее содержимое на кровать. «Вот что у меня есть о матери», — сказала она, тыкая пальцем в кучу предметов на покрывале. Тут было немало неотредактированных документальных видеозаписей, отснятых ВВС, истрепанный английский словарь, дневник, учебник по генетике, много статей из научных журналов, патентные документы и неотправленные поздравительные открытки, — в том числе несколько поздравлений с днем рождения, которые она купила для Генриетты, и открытка ко Дню матери, которую Дебора вытащила из этой кучи.

«Я давно ношу это в сумке, — заявила она, протянув мне открытку. Белая с розовыми цветами снаружи, а внутри гладким почерком было написано: „Пусть дух Господа и спасителя нашего будет с тобой в этот день, когда мы благодарим тебя за любовь, что ты отдала своей семье и любимым. С молитвами и любовью. Счастливого Дня матери“. И подпись: „Люблю, Дебора“».

Однако главным образом ее сумка была набита газетными и журнальными статьями. Здесь хранилась статья о ее матери, напечатанная в бульварной газете The Weekly World News под заголовком «БЕССМЕРТНАЯ ЖЕНЩИНА!». Статья была помещена между заметкой о собаке-телепате и сообщением о ребенке — получеловеке-полуаллигаторе.