– Раби приветствует знаменитого Инженера, который снимает план земель, незаконно отнятых у общины Янакоча, Да здравствует Инженер! – кричит Ригоберто Иполито.

– Да здравству-е-ет!

Звенит рожок. Жабоглот взвизгивает. У него такая привычка – как заслышит музыку, начинает визжать. Потом он достает свою скрипку и начинает играть Танец оленей. Инженер сидит на камне, ударяет в такт в ладоши. Члены Совета окружили Инженера, угощают его водкой. Старый Эррера удаляется, члены Совета – за ним. Возле дома Иполито, единственного в селении дома с оцинкованной крышей, старый Эррера останавливается, указывает на горы.

– Отсюда на три дня пути – всё наша земля, Иполито!

– Слушаю, сеньор.

– Прикажи собрать стариков селения Раби и, если можно, из ближних селений тоже. Кто здесь самый старый?

– Дон Эркулано Криспин, Роблесы и Элой Валье. Они – участники войны с Чили.

– А еще старше нет?

– Леонсио Гусман говорит, что он самый старый.

– Где он?

– У себя в Акапе.

– Приведи его.

– Он не может ходить.

– Принесите на носилках.

– Скоро ли понадобятся вам старики, сеньор Эррера?

– Нынче вечером.

Иполито отправляется искать хорошую лошадь.

– Кушанье для Инженера готово, – объявляет какая-то женщина.

Селение Раби превзошло само себя. Что за угощенье, бог ты мой! Какая курица! Что за умитас! Какая картошка! А какое веселье! Власти селения Раби приказывают выставить караулы по всем дорогам: если полиция обнаружит наши следы, нас предупредят вовремя. Селение Раби поддержало нас, и мы бодры, мы веселы. Ночь опускается на украшенные флагами дома селения. Колышутся над крышами полинявшие двухцветные знамена Перу.

Впервые за много недель мы можем наконец отдохнуть спокойно, в надежном месте.

И все-таки вы не спите, дон Раймундо.

Никто не может сказать, что Раймундо Эррера – вспыльчивый человек. Спит он, правда, мало, а от бессонницы становишься раздражительным, это я знаю по себе, ведь я, Лоренсо Чавалия, тоже не сплю с тех пор, как от оспы умер мой младший сынок Басилио.

Конечно, верно, что, когда дон Раймундо прибыл в Карамарку, он крепко обидел Мауро Лукаса. Очень крепко. Сплетники на этот раз не соврали, все так и было, Но надо знать, почему рассердился дон Раймундо Эррера. Я расскажу, что видел. Когда кончилась война с Чили, мы, члены Совета общины Янакоча, решили взять обратно свою Грамоту, и в тысяча восемьсот девяностом году отправились в Карамарку. Я свидетель: Раймундо Эррера только о том и думал, как бы нам скорей свою Грамоту взять (а ведь у него тогда жена померла, Бартолина Валье), так он переживал из-за Грамоты, так беспокоился, что не спал ни одной минутки все пять дней пути до Карамарки да обратно пять дней, а мы, дураки, даже и не догадывались. Я сам видел: когда ехали по теплым районам, Раймундо Эррера стал всякие вкусные вещи покупать, чтоб подарить Мауро Лукасу, хранителю нашей Грамоты, – яблок накупил, всяких ягод, страстоцвета. Таких чудес в Карамарке и не видывали, там климат суровый. На моих глазах дон Эррера старательно выбирал фрукты. В Томайкичуа одна старушка отложила было самые лучшие персики для префекта Уануко, так он ей сказал: «Мы сами бедняки и хотим одарить такого же бедняка за то, что он хранит наши права на владение землей. Продай нам, сестрица, эти персики за столько, сколько стоит твой труд». – «Пять ртов у меня, братец, как же мне их кормить?» – «Тогда мы соберем все, что у нас есть».

Вот как дело было.

Мы взбирались по горным тропам и несли на спинах подарки, Я сам видел: Раймундо Эррера не спал совсем, так беспокоился а теперь сплетники бесчестят его, благо нет его здесь – он в Тарму уехал, кажется. В тот день черная туча заволокла небо, а после такая же черная туча легла на наши души. Въехали в Карамарку Поганое селение – и живут здесь поганые людишки! Высоко оно в горах. А все же жители за несколько дней уже знали, что мы едем за своей Грамотой. Приехали. Сошли с лошадей. Вот Канталисио здесь, подтвердит, что не вру я. Канталисио остался с нашими лошадьми. Шел град. Известно: в Карамарке вечно либо град, либо снег. Я своими глазами видел, и вы все свидетели, и мертвые тоже – за них я еще рассчитаюсь, дайте срок, а тогда ослабел я совсем с горя, что Басилио Чавалии нет больше на свете; так вот я видел: Раймундо Эррера, всегда такой прямой, склонился низко.

– Целую землю Карамарки, ибо здесь сберегли наши права.

Чахлое солнце едва виднелось сквозь мятущийся снег.

– Чтоб показать нашу благодарность, нашу признательность и почтение, войдем в Карамарку босыми, – сказал Раймундо Эррера.

– Да будет так! – воскликнул дон Хуан Марселе Не знал он, что сам подписывает себе приговор: простудился он тогда, да и помер вскоре.

Сотрясаемые ветром, стояли на краю пропасти дома. Мы отыскали дом Мауро Лукаса. «Он больше здесь не живет, – сказал нам парень по имени Сесарео. – Он теперь там живет».

«Там» означало: в большом двухэтажном доме.

– Вы не ошиблись, сеньор? Может быть, это другой Лукас? Нам нужен дон Мауро Лукас, что жил прежде в Бахомачайе.

– Это он и есть.

– Но тут, судя по всему, живет человек богатый.

– Он теперь разбогател.

Мы подошли. Постучали. Одноглазый слуга по прозвищу Кривой Эсекиель (у него был и слуга!) вышел к нам.

– Можно видеть Мауро Лукаса?

– Здесь такого нет.

– Этот сеньор сказал нам, что он живет здесь.