Лариса. Да не смеюсь, Лень. Он сказал Адвокату, чтобы Адвокат мне сказал, чтобы я тебе сказала, что хоть сегодня освободит, только…

Подоплеков. Только что?

Лариса. Ну, Лень, я знаю, что ты человек благородный, бескомпромиссный, принципиальный и непреклонный, но у тебя все-таки, Ленечка, семья, я, дети, ну это же такая ерунда, чистая формальность, Ленюшечка, этому же никто не придает никакого значения.

Подоплеков. Я не понимаю, о чем ты? Скажи человеческими словами.

Лариса. Лень, ну, говоря человеческими словами, они хотят, чтобы ты признал свою вину и покаялся.

Подоплеков. А, ну я уже это слышал. Я покаюсь, а они пошлют меня на урановые рудники.

Лариса. Да какие там рудники, Леня! Они тебя просто оправдают.

Подоплеков (недоверчиво). И я выйду на свободу?

Лариса. Ну конечно выйдешь, Леня. Еще как выйдешь!

Подоплеков (размышляет вслух). И я, значит, должен только признать вину и покаяться. (Решительно.) Да я хоть сейчас.

Лариса. Леня, я знаю, ты такой гордый, такой непреклонный, но…

Подоплеков (начинает смеяться. Сначала тихо, потом громче, до истерики, выдавливая сквозь смех отдельные слова). Мне? Свободу? Только за то, что покаюсь?

Лариса. Леня, я понимаю, цена слишком велика. Ты человек честный, правдивый, привык жить не по лжи.

Подоплеков. Я бы привык. Но если у нас такая система, что они врут, и им врут, и они хотят, чтобы им врали, так пусть они потонут во лжи.

Лариса. Я понимаю, Леня, каяться так трудно. Придется пережить неприятные моменты. Некоторым покаяние твое не понравится.

Подоплеков. Плевал я на тех, кому не понравится!

Лариса. Может быть, некоторые даже перестанут подавать руку.

Подоплеков. Плевал я на их руки!

Лариса. Может быть, даже кто-нибудь плюнет тебе в лицо.

Подоплеков. И пусть! Неужели свобода не стоит плевка в лицо? А? Но я все-таки не понимаю — а с чего это вдруг они так раздобрились? Ведь еще недавно пугали меня урановыми рудниками и сумасшедшим домом.

Лариса. Ты не знаешь, Лень, а оказывается, общество наше не такое равнодушное, как нам казалось. Мы со Светкой стояли в одиночных пикетах. Я в Страсбург написала, а Светка еще, вот умная девочка, вся в тебя, Ленечка, каждый день по четыре-пять блогов по Интернету распихивала. И что ты думаешь? Оказывается, есть у нас общество, есть народ. Народ, Леня, а не только какие-то маринады.

Подоплеков. Кто?

Лариса. Ну эти, которые никого не представляют, одиночные такие придурки.

Подоплеков. Маргиналы, что ли?

Лариса. Вот они, да. А Интернет гудит, ты знаешь, оппозиция собирается провести в твою пользу гулянье по Страстному бульвару с белыми ленточками. А еще, Лень, иностранцы за тебя выступают. Вот эта Ангела Меркель и президент Обама. Арест, Обама говорит, оппозиционера Подплекова, является убедительным доказательством отсутствия в России свободы слова и независимого суда.

Подоплеков. Что? Президент Обама лично про меня лично что-то сказал? И фамилию мою назвал?

Лариса. Назвал, Леня, только неправильно. Пыдыплоков говорит. Ты представляешь? Уж не умеешь правильно выговорить, так помолчи, а он лезет. А одна французская газета так вообще договорилась до того, что господин Подоплеков (это ты) как узник совести может стать теперь знаменем оппозиции.

Подплеков. Интересно. (Отодвигает от себя еду.) А ты ничего не перепутала? Я — знамя оппозиции. А что ты думаешь? А почему бы и нет? Если французская газета пишет, Меркель говорит, Обама называет…

Лариса. Да-да, такой везде шум. Зачем нам это нужно?

Подоплеков. Ага. Значит, все же сбывается.

Лариса. А что, Лень, сбывается?

Подоплеков. А я разве тебе не говорил? Лет двадцать тому назад цыганка мне нагадала. Тебя, говорит, мил-человек, ждет широкая дорога. Ты, говорит, далеко пойдешь, высоко взлетишь, люди будут завидовать тебе черной завистью.

Лариса. Такие глупости наговорила, а ты до сих пор в уме держишь. Да кто ж тебе будет завидовать, если ты в клетке сидишь?