— Поругалась, — ответила Зоя. — Не понимает он, почему я пишу в газету. Говорит: «Блажь, дурь, хозяйством займись лучше». А я не могу не писать. Поначалу меня просто к бумаге тянуло. Писать хотелось так, что сил не было удержаться. А что писать — не знала. Теперь начинаю понимать. Чтобы все по правде было, по справедливости — вот как надо писать… Я решила твердо: журналисткой буду. Как Михаил Михайлович.

— Учиться же надо, — сказала Аня.

— Надо, — вздохнула Зоя. — Он столько знает, что, кажется, за всю жизнь я столько не выучу.

— Кто он?

— Да Михаил Михайлович.

— А он молодой? — кровать под Варварой тяжко скрипнула: она повернулась на бок.

— Нет, не молодой. Ему, наверное, лет пятьдесят.

— У-у, — разочарованно протянула Варвара, ложась на спину и снова закидывая руки за голову. — И как ты только пишешь? Я письма не могу написать. Так вот рассказать могу, что хочешь, а писать сяду и не знаю, как начать.

— Писать — талант нужен, — сказала Аня.

— А у Зойки, значит, талант?

— Может быть, и талант. Учиться надо. Вот я тоже хочу учиться. В этом году не получится, а в будущем обязательно в институт подам.

— На кого же ты будешь учиться? — заинтересовалась Варвара.

— На зоотехника.

— Очень нужно! — Варвара опять повернулась на бок, потревожив старую кровать. — Я б уж если пошла учиться, так на инженера или на артистку… Только учиться мне неохота…

У Зои было такое ощущение, будто она долго пробыла на морозе, а сейчас отогрелась: всем телом овладела сладкая истома, на душе было тихо, покойно.

— Давай спать, — прошептала Аня, — наша Зоя уже готова.

Зоя хотела сказать, что она еще не спит, но ничего не сказала: язык ей не повиновался.

Тяжело переваливаясь с боку на бок, на ферму въехала коричневая «Победа» председателя. Не останавливаясь, проплыла она мимо корпусов, прямо к саманному строению, где размещались контора и общежитие.

Фрол Кондратыч Гуменюк выбрался из машины, огляделся и сказал шоферу:

— Глуши.

Председатель Гуменюк высок, широк и массивен. Ноги в коротких хромовых сапогах как две тумбы. В сапоги заправлены брюки-галифе цвета хаки, длинная белая рубаха с вышитой грудью перехвачена кавказским пояском. На бритой голове фуражка с прямым козырьком, багровая шея в глубоких складках, оплывшие щеки тронуты кирпичным румянцем, глаза-щелочки еле видны под тяжелыми веками. Но до поры. Не часто, а случается — распахнет председатель веки, и глянут на собеседника громадные очи пронзительной синевы. Весь он в ту минуту преображается, и грузная фигура председателя становится иной — веет от нее силой, и орлиное что-то появляется в лице.

Управлял колхозом Фрол Кондратыч давно, хозяином слыл рачительным, был прижимист, но ради славы не скупился: любил, чтобы его ставили в пример на краевых совещаниях. Ради славы способен был председатель Гуменюк на многое. В невозможно короткий срок соорудил он колхозную выставку — с павильонами не хуже, чем в краевом центре. Только там павильоны строили из кирпича и бетона, а у Гуменюка — из фанеры и самана. Колонны, однако, вокруг павильонов стояли, как настоящие, и резьба вилась по карнизам, и панно было во всю стену. За выставку Фрола Кондратыча сначала громко похвалили. Потом поругали, но не очень.

Любил Фрол Кондратыч, чтобы все у него было самое лучшее. Шофер на его «Победе» сидел первоклассный (Гуменюк утверждал, что в армии он возил маршала Баграмяна). Бригадиры и заведующие фермами тоже были все заслуженные, иных председатель не держал. Алексей Васильевич служил в армии старшиной, но Гуменюк распространил слух, что Панков уволился в чине майора, и один доверчивый корреспондент молодежной газеты обжегся на этом — не проверил и написал, что, мол, у Гуменюка фермой заведует отставной майор.

Четвертый год строил Гуменюк дворец-клуб из розового туфа. Такого ни в одном колхозе на Кубани еще не было. До поры председатель о дворце не очень распространялся, тем более что утвержденную на строительство общим собранием, сумму превысил чуть ли не вдвое. Но на открытие небывалого клуба Фрол Кондратыч думал пригласить всех окрестных председателей: смотрите, что может Гуменюк. Завидуйте, тянитесь за нами, если сумеете!

У колхозников отношение к председателю было сложное — и побаивались Гуменюка и гордились им: как-никак фигура, известен на всю Кубань. Колхоз последние годы шел в гору. Многие понимали, что первопричина успехов и удач — политика партии, которая круто повернула жизнь, решительно выправляла положение на селе. Но у кормила колхозного корабля стоял все-таки товарищ Гуменюк, и его опыт, его хозяйственная сметка играли роль немаловажную.