— Помню его, — кивнул Уэйд. — В каком он сейчас колледже?

И они заговорили про футбол, будто и не было больше «они и мы» — только мужики и спорт. Никогда в жизни не была так счастлива, услышав, как мужчины обсуждают футбол.

Сократ отвел Уэйд а и Эма немножко в сторону — поговорить о футболе и колледжах. Роберт пересел и взял Лайлу за руку. Я подошла с другой стороны и накрыла ладонью ее руку, лежащую на одеяле. Она даже встрепенулась — мы не так уж близко с ней знакомы.

— Я не буду тебя успокаивать, но я тебе только скажу, что ничего плохого с тобой не случилось. Ты нормальный человек, Лайла.

Она замотала головой, повернула руку, чтобы взяться за мою, и слеза побежала у нее по лицу.

— Неправда. У меня заберут значок.

— Я тебе сказала, что пока еще этого сделать нельзя.

— Потом заберут.

— Может быть, — ответила я. — Вероятно. Не буду тебе врать: если ты сохранишь значок, станешь первым ликантропом, которому это удалось. Но вот сейчас ты — федеральный маршал противоестественного отдела и благодаря своей ликантропии быстро выздоравливаешь. Так ведь?

Она кивнула:

— Меня тут держат, чтобы уговорить поехать в правительственный сейфхауз, где я не буду ни для кого опасна.

— Фигня, не нужен тебе сейфхауз. В этом году их наверняка запретит Верховный суд — в частности, за незаконное содержание под стражей. Ты не опасна для других, Лайла.

Сдавленным голосом она сказала:

— Буду опасна.

Я встряхнула ее руку, заставила ее поглядеть на меня.

— Да, первые месяцы или даже первую пару лет тебе в полнолуние понадобится поддержка стаи, чтобы держать себя в руках. Но это делается для всех новичков.

— Стаи?

— Твоей группы. Ты какого рода оборотень?

— Рода? — Она моргала, все еще плача.

— Какой вид животного?

— Волк. Я — вервольф.

Она это сказала так, будто сама не могла поверить.

— Тогда «стая» — точное слово. У разных зверей группы называются по-разному.

— Да, я помню. На курсах говорили.

— Так что у тебя есть фора, раз вы изучали вервольфов.

— Их преступления.

Она снова стала всхлипывать.

Брат погладил ее по руке, и когда она даже не подняла глаз, я сказала:

— Лайла, посмотри на меня. — Она не посмотрела. — Маршал Лайла Карлтон, смотреть на меня!

Может, из-за обращения по званию, но она сделала, как я сказала, и глаза ее полны были страдания и утраты.

Мне пришлось проглотить слюну и сообразить, что у меня тоже слезы близко. Они всегда рядом.

— Ты хочешь поймать преступника, который это с тобой сделал?

Она нахмурила брови, потом кивнула.

Я еще подержала ее за руку, потом отпустила и поглядела строго, как ей было нужно.

— Тогда вставай, одевайся, собирай свое барахло и поехали его ловить, гада.

— Я не...

— Ты получила четыре колотых раны, которые, благодаря ликантропии, уже зажили. Больничные койки — для больных, а ты здоровая. Вставай, мать твою так и этак, одевайся и пошли ловить монстра, который хотел тебя убить!

Она была ошеломлена.

— Выражения, — сказал за моей спиной Карлтон, будто машинально.

Я не стала извиняться. Секунду назад дело было в нем и в Сократе, сейчас главное было — Лайла и я.

— Ты хочешь поймать того типа, который с тобой это сделал?

— Да, — ответила она чуть хрипло.

— Вставай и пошли.

Она смотрела на меня, почти недоумевая, и вдруг на губах у нее появилась тень улыбки.

— Ты всерьез?

— Нет, блин, шучу. Одевайся наконец.

Она улыбнулась до ушей, вдруг и чудом, еще со слезами на щеках. Роберт на той стороне кровати привлек мое внимание, когда одними губами сказал мне «спасибо».

Иногда бывает, что дело не в ловле преступников. Иногда надо просто своему помочь, когда ему плохо. Мне понадобились годы, чтобы понять: второе ну никак не менее важно, чем первое. 

Сократ остался с Лайлой — объяснить ей и ее родственникам, что для нее будет значить быть вервольфом. Я поехала, чтобы привезти ей чистую одежду из мотеля. Ники шел за мной, отставая на шаг, и мы уже подходили к выходу из больницы, когда меня кто- то окликнул:

— Анита!

Я знала этот голос.

— Черт побери, — сказала я и обернулась к Олафу.

Он решительно направлялся ко мне, а за ним — вприпрыжку Бернардо. Мало за кем шестифутовому Бернардо пришлось бы поспевать вприпрыжку. Сестры открыто таращились на Бернардо, наслаждаясь зрелищем. А на Олафа только косились украдкой, будто с испугом. Среди этих взглядов были тревожные — очень уж он здоровенный, но были и такие, какие кидает женщина на привлекательного мужчину, хотя не такие откровенные, как на Бернардо. Может быть, сами того не осознавая, они что-то такое в Олафе чуяли. Знай они, какие у него сексуальные предпочтения, — рванули бы отсюда подальше, но Олаф, как и большинство серийных убийц, не казался с виду чудовищем. Излучаемую им хищную энергию он приглушил, направляясь к нам. А на правой руке у него сверкал ярко-синий гипс.