Версон Мария
Шрифт:
Стижиан молча кивнул и накинул на голову капюшон. Раньше монах любил ночь - никто толком не видел его черных глаз и весьма спокойно с ним разговаривал, однако теперь белое кольцо на его глазах светилось в темноте и приходилось отпускать веки, чтобы не выдавать себя.
– Мне кажется, я знаю кто виноват в страданиях этих людей.
– Пробубнил он достаточно громко, чтобы сквозь дождь друг его услышал.
– Не понимаю о чем ты?
– Амит озирался по сторонам и не видел ничего, что могло дать объяснения.
– Посмотри вперед, на высокие ворота. Нет, не туда, а на выход с вокзала.
Амит присмотрелся, но разглядеть не смог - дождь, ночь и клубы пара, расходящиеся от поезда, скрывали все. Однако медиуму хватило смекалки, чтобы понять что там - инквизиторы.
– Что им нужно в торговом городе?
Стижиан пожал плечами и повернулся к Амиту: на нем был почти новенький плащ с белой полосой, который, казалось, только что был сшит и не был ни в одном бою...
– Да, ты правильно подумал. Я его заказал по окончании обучения и с тех пор...
– Ты хоть драться не разучился?
– С серьезным сомнением в голосе поинтересовался Стижиан, громко хрустнув пальцами.
– А что, думаешь, придется?
– Нет, конечно, нет, просто двое мужчин пройдут через этот пост охраны, и никто не обратит внимания на то, что один из них отдаленно напоминает монтерского монаха, - Амит даже не обиделся, - а другой...
– В плохом настроении. Пошли.
Чтобы там не творил совет инквизиторов, магистров и сенат, а стоило людям, прячущимся под навесом от дождя, увидеть белую полосу на темно-коричневом кожаном плаще, как они встрепенулись, стали толкать друг друга в бок, и в их глазах засияло нечто, что с невероятным усилием пытались задушить церковники - надежда:
– Репутация есть репутация.
– Пробубнил Стижиан, и кончики его губ изогнулись в легкой улыбке.
– Клятва есть клятва. Мы никого не можем убить, ты забыл?
– Я помню.
Инквизиторов оказалось всего трое, остальные семь человек - просто послушники, хотя некоторые из них были старше обоих монахов вместе взятых. Они стояли у высоких широких ворот так, словно только что выбрели из бара: громко болтали, что-то пили, далеко плевались, в общем делали все то, чего на посту делать никак нельзя.
Лишь один их них, самый молодой из послушников, мальчишка лет пятнадцати, стоял смирно и вглядывался в темноту. Большая часть пассажиров, приехавших на том же поезде, что и монахи, шли в другую сторону и пересаживались на другие поезда. Мимо поста, где стояли инквизиторы, редко кто проходил.
Завидев двух людей, юноша тут же встрепенулся и сделал шаг вперед, но не успел он открыть рот, как инквизиторы замолкли и самый старший из них, Хав Ист, положил руку на плечо мальцу и сам вышел вперед:
– Амит, помнишь, что говорилось в книжках о глазах феникса?
– до поста оставалось всего несколько метров.
– "И бежали в ужасе враги, увидев бездну в его глазах..." Ты об этом?
– Да... Может, проверим?
– Хех, а как же твое нескрываемое желание вернуть мне прежнюю форму? Жирок, там, согнать...
– Успеется.
– Вы двое!
– Гаркнул Хав, обращаясь к монахам.
– Остановитесь! Эта форма...
– Он окинул взглядом плащ Амита.
– Вы арестованы!
– Что, оба?
– Возмутился Стижиан, - я вообще не с ним!
– Ты!
– Он подошел к нему и сдернул с его головы капюшон.
– Ты... Слепой что ли? Открой глаза!
Вокруг Амита выстроились четыре послушника, вооруженные палками, отдаленно напоминающими дубины.
– Хорошо.
– Стижиан открыл глаза и увидел, как мокрый от дождя, высокий и, возможно, сильный инквизитор в серых одеждах хватает ртом воздух, как его глаза налились кровью и наполнились ужасом.
– О Богиня!
– Завопил он, сделав несколько непроизвольных шагов назад.
Стижиан посмотрел на всех, кто стоял на посту, и с каждым из них встретился взглядом: они замерли, окаменели:
– Лгут книги, - сказал Амит, - "в ужасе" - да, "бегут" - явно нет.
– А ты бы смог бежать или вообще шевелиться, увидев, скажем, Млинес, когда та по-настоящему не в духе?
– Стижиан собрал промокшие насквозь волосы и выжал их, словно полотенце.
– Вспоминая свой первый боевой опыт... Да, бегать я умею хорошо. Клятый дождь.
Они прошли мимо поста, где окаменевшие от страха инквизиторы не могли и шевельнуться, и вышли в город.