Он все так же стоял у кровати друга, неспособный шевелиться.

Сначала, монахиня было решила, что он... плачет, но когда Ветру услышал как кто-то ещё вошел в комнату, он обернулся, и Ора поняла, что ошиблась.

Они с минуту молча смотрели друг на друга, повесив в воздухе медленно сдувающуюся паузу. Где-то в коридоре хлопнула дверь, заставив Стижиана моргнуть, и он вопросительно взглянул на посетителя.

Ора перевела взгляд на Амита, и по одному только его виду примерно представила себе, что же наговорила монаху Млинес. Подавляя в себе желание проверить, что же увидела в умирающем медиуме мастер, монахиня решила, что спорить с её словами будет неразумно. Все же Млинес, как бы сильно Ора её не ненавидела, является тем, кого несколько столетий назад чуть было не назвали богом и её словам, пусть и самым грубым и жестким, стоит верить.

Монахиня вытянула руку вперед, и в ней Стижиан увидел где-то литровую склянку с прозрачной жидкостью, занимающую больше половины сосуда. Вопросительно глянув на Ору, протягивающую ему её, он сделал несколько неуверенных шагов и взял её в руки. Вынув стеклянную крышку, он понюхал жидкость и снова, на сей раз уже недоуменно, уставился на Ору:

– Это спирт?

– Да, - ответила она без утаек, - выпей.

– Зачем?

– Просто выпей.

Стижиан пожал плечами и приложился к источающей резкий запах склянке и сделал несколько больших глотков, словно это была вода. Уж пить-то, в отличие от того, чтобы сочувствовать, монахи умеют.

Ни одной мышцей не показав, сколько гадостной на вкус является эта жидкость, монах закрыл склянку пробкой и протянул её обратно Оре. Жестом руки, та показала, что лучше бы она осталась у него, и ещё одним жестом повела Стижиана за собой.

В коридоре этажом ниже, вдоль стенки, расположившись на чистом, но все же холодном полу, находились едва держащиеся в сознании монахи, среди которых находился и Тео, пустым взглядом сверлящий пол. Кирано, избавившись от заботливых рук медсестер, недрожащими руками держал чашку горячего чая. Столкнувшись взглядом со Стижианом, он безэмоционально кивнул ему, в знак приветствия, и зашел в палату, где несколько врачей подлатывали Роана. В углу, чего монах не заметил, стоял ещё один человек, с длинными белыми волосами, который что-то объяснял пожилой женщине в синеватом врачебном халате, и та с особым вниманием слушала всё, что он говорит.

Настоятельно порекомендовав Стижиану сделать ещё пару глотков, от чего тот, сдуру, отказался, Ора распахнула перед ним тяжелую деревянную дверь с тремя черными полосами на ней, за которой раскинулась огромных размеров комната для проведения не только медицинских, а преимущественно магических операций.

Монах замер у входа, неспособный сделать ещё хотя бы один шаг вперед, будто перед ним стоял непроходимый, непроницаемый барьер.

На огромном круглом столе, окруженном несколькими десятками синих свечей, лежал его брат, чьи ноги и руки фиксировались широкими кожаными ремнями, не дающими шевелиться. Вокруг стола собрались несколько целителей, а не врачей, которые подняли ладони к верху, и с них спускалась тонкая золотистая дымка, обволакивающая Дримена едва зримым куполом.

– Зачем вы... привели его... сюда?
– В комнату вошел Руми и спросил это у Оры, которой до этого не приходило в голову, что...

Стижиан снова вытащил пробку из склянки и одним махом выпил все её содержимое. Его пошатнуло, так что пришлось ухватиться за плечо беловолосого мужчины, оказавшегося рядом.

– Дримен отравился негативом, да?
– Чуть ли не смеясь, спросил монах у Оры.
– И давно? Сколько процентов тела уже умерло?

– Тридцать.
– Виноватым шепотом отвечала та, только сейчас поняв, какие события недавно пережил этот... феникс.
– Практически полностью отмерла грудная клетка и левая рука, яд постепенно проедает кости головы и добирается до мозга...

– А что с ним возятся тогда?
– Искренне недоуменно спросил он, крикнув это целителям, столпившимся вокруг стола.
– Он не жилец, я такое не раз видел! Лучше бы лезвие ему в голову вонзили, это было бы милосерднее!

– Что ты несешь, Ветру?
– Ора округлила глаза.
– Это же твой брат!

– Он был моим братом до того, как в него влилось столько негатива. Теперь он начал обращаться в ходячего покойничка, коих, знаешь ли, я не одну сотню перебил!

Стижиан развернулся и сильно ударил ногою дверь, чтобы выйти.

Тео хотел было встать и подойти к сыну, чтобы хоть что-то ему сказать, но монах, завидев это, игриво помахал пальцем, как бы говоря: "не надо, отец, нето я за себя не ручаюсь".

Пустая склянка, источающая отвратительный запах, легко выскользнула из руки и разбилась о каменные плиты у больницы. Шедшие туда старушки, дети и их родители стали кидать полные отвращения взгляды на ведущего себя неприлично мужчину. Как же им повезло, что в тот момент они не видели его глаз.

Усевшись на клочок земли, заросший густой травой, Стижиан поднял мокрые глаза к небу и спросил у синевы:

– Ну за что, скажи? Что не так? Мало тебе?
– Сначала он говорил шепотом, но с каждым словом его голос становился всё громче и звонче.
– Ты долбанная садистка! Что, нравиться наблюдать за тем, как гибнут люди?! Мало тебе Ринеля?! Мало Грана?! Что, может, скажешь, что в моем сосуде дремлет монстр, и я обязан платить за это? Нет, ладно я... Если бы ты забрала мою жизнь, как уже когда-то пыталась, я не был бы против! Но их-то за что?!

Он понял, что больше не может держаться. Небесная синева стала раздражать его, злить. Её молчаливость кипятила кровь, словно бы дразнила его, приговаривая: "да, давай, сорвись, уничтожь ещё и Орану так же, как ты когда-то сжег Ринель".