— О, никогда! — заревела герцогиня.

— Мы здесь, — с бешенством сказал испанец.

— Если вы здесь, — сказал де Майенн, — тем более причины, чтобы я отправился в другое место.

— Но объясните мне, брат…

— Извольте, сестра.

— Монсеньор, — прибавил герцог Фериа, — именем короля, моего повелителя…

— Я имею честь отвечать вам, милостивый государь, — сухо перебил де Майенн, — что король, ваш повелитель, пусть поступает, как хочет, а я — как могу. Я ведь не испанец, насколько мне известно.

— Но здесь есть гарнизон испанский, ваш союзник.

— В кабинете обошлись без меня — и на поле битвы обойдутся, — сказал де Майенн.

— Монсеньор, поймем друг друга.

— Я совершенно понимаю себя. Ваш покорнейший слуга.

— Вы дезертируете, — сказал испанец с бешенством.

— Я нахожу вас пресмешным, — вскричал де Майенн, покраснев от гнева. — Как вы смеете говорить языком, на котором вы говорите так дурно? Я дезертирую, говорите вы… Узнайте, что во Франции называют дезертиром того, кто бросает французскую службу. Защищайте ваши ворота, у вас есть деньги и солдаты. А я еду с женой и детьми. Берегите себя, а я буду беречь себя.

Герцог Фериа обернулся к Бриссаку.

— Вы допустите, чтобы герцог оставил нас в таком затруднении?

— Что же мне делать? — возразил губернатор добродушно. — Монсеньор — мой начальник.

— Представьте ему по крайней мере…

— Избавьте Бриссака от речей, он не оратор, и требуйте от него то, что он умеет делать. Я назначил его парижским губернатором, пусть его распоряжается. Вы желали объяснений, — обратился он к герцогине, — вот они.

— Я жду других, — прошептала она, вне себя от бешенства.

Герцог Фериа понял, что его высылают. Он находился в ужасном недоумении. Отъезд де Майенна был смертельным ударом для Лиги. Она состояла из двух элементов: из французского и испанского, и только первый заставлял лигеров терпеть второй; этот отшитый элемент изменял лигу в иностранное владычество. Не было уже французов против французов. Франция обрисовывалась с одной стороны, Испания с другой; Филипп II не предвидел этого решения.

Сама герцогиня его не подозревала; ее бледность и нервный трепет достаточно это показывали. Когда герцог испанский, дрожа, растерявшись, вертелся туда и сюда, не решаясь уйти, несмотря на тройной поклон, сделанный ему де Майенном, герцогиня шепнула ему:

— Позвольте мне одной поговорить с моим братом; я его остановлю.

Бриссак поклонился и сделал вид, что хочет уйти, чтобы увести испанца.

— О, вы можете остаться! — вскричала она. — Господин губернатор.

Испанец, задетый за живое, вышел, не скрывая своего волнения и гнева. Бриссак, чуявший грозу, забился в самый маленький уголок.

— Брат, — сказала герцогиня со стремительностью потока, — в здравом ли вы уме?

— До такой степени, сестра, — отвечал Майенн, — что я скажу вам вещи, которые вас удивят.

— Если они мне докажут, что, уезжая, вы не оставляете корону Беарнцу, я принимаю их. Между нами, в своей семье можно быть откровенными.

— Да, я оставляю корону Беарнцу, но что ж это за беда?

— Как, что за беда! — заревела герцогиня. — И это де Гиз говорит таким образом!

— А то как же! Что всегда делали Гизы? Они хотели царствовать, не так ли? Мой дед пытался, и отец мой, и я, и вы, сестра, и ваш племянник — тоже. На этом свете каждый старается за себя. Пока я трудился для себя, я действовал мужественно, но с тех пор как дело идет о том, чтобы моего племянника сделать королем французским, я отказываюсь. Послушайте, у меня есть дети, я не хочу, чтобы они были ниже их кузена.

— А, так вот причина! — прошептала герцогиня с мрачным презрением.

— Да, вот, у меня нет другой. Вы удивляетесь?

— Я стыжусь.

— Вам следовало бы сохранить эту стыдливость для ваших собственных интриг. Что вы составляете заговоры против короля, чтобы отмстить за вашего брата, это пусть еще; но чтобы вы продавали испанцу вашего брата, чтобы утолить вашу алчность управлять вместо ребенка, этого я вам не прощу. Вы составили заговор с испанцем, выпутывайтесь вместе с ним.