— Надо прежде всего остановить уничтожение земляных окопов.

— Не надо останавливать ничего.

— Я должен беречь Париж и отвечаю за него.

— Я отвечаю больше вас, потому что я губернатор Парижа.

— Если бы даже мне пришлось употребить силу, чтобы прогнать работников…

— И не пытайтесь, — холодно перебил Бриссак. — Я предупреждаю вас, что, если дотронутся до одного из моих работников, я велю ударить в набат и брошу всех испанцев в реку.

— Милостивый государь!.. — вскричал герцог, побледнев от гнева.

— Знайте это и не осмеливайтесь никогда угрожать мне, потому что, если бы я не служил одному делу с вами, если бы я больше вас не опасался приближения Беарнца, против которого мне нужен ваш гарнизон, давно уже вы все были бы похоронены в самых гадких местах моего города.

— Мы увидим впоследствии, — отвечал герцог, заскрежетав зубами.

— Ба! Мы превосходные друзья и впоследствии забудем все это. Будем думать о нашей службе и не представим нашим людям, наблюдающим за нами, зрелище ссоры между начальниками. Это Новые ворота. Кого мы поставим сегодня у Новых ворот?

Герцог отер свой лоб, орошенный потом.

— Я посмотрю, — прошептал он.

— Поставьте много солдат, если вы тревожитесь насчет этого уничтожения земляных окопов.

— Я поставлю много испанцев.

— Хорошо. Но поскорее. В Париже шестнадцать ворот, и если мы будем мешкать таким образом, то мы не кончим до рассвета.

— Я посоветуюсь с моими капитанами.

— Очень хорошо. А я с моими гражданами.

Герцог позвал дона Хозе и своих офицеров. Бриссак подъехал к Ланглоа и двум судьям.

— Все ли наши вошли? — спросил он.

— Все.

— Без всяких подозрений?

— Без всяких.

— В котором часу король подойдет со своими войсками?

— В половине четвертого утра.

— Не прежде?

— Он отправляется из Сен-Дени только в два часа.

— Довольно.

Бриссак обернулся при звуке военной команды. Герцог Фериа назначил отряд, который должен был стеречь Новые ворота.

— Шестьдесят человек, — сосчитал Бриссак.

— Под командой дона Хозе, — сказал Ланглоа.

— Выходите из рядов шестьдесят человек! — вскричал Бриссак своим милиционерам.

Герцог Фериа поспешно подъехал к нему.

— Это слишком много, — сказал он.

— Ведь ваших шестьдесят.

— Я прошу вас оставить мне превосходство этих ворот, придется много работать.

— Тем более причин, чтоб я оставил здесь столько же человек, сколько оставляете вы.

— Послушайте, граф, — сказал испанец, — уступите мне на этот сет.

— По милости вашей вечной недоверчивости, герцог. Ну, хорошо, я пошлю только сорок человек.

— И это слишком много; в караульне Новых ворот помещаются только семьдесят два человека.

— Э! Месье де Бриссак, — сказал Ланглоа, присутствовавший при этом разговоре, — докажем герцогу всю нашу искренность и оставим здесь только двенадцать человек, если он так желает.

— Я выбираю последних! — вскричал дон Хозе, указывая с насмешливым хохотом на отряд, приведенный эшевеном.

— Пусть будут последние, — сказал Ланглоа, толкая под локоть Бриссака.

Офицер с толстым брюхом приподнял свою бровь, проходя мимо Бриссака, и граф при виде этого лица не мог не вздрогнуть от удивления.

— Черт побери! — сказал он дону Хозе, который насмехался над смешной экипировкой этих двенадцати милиционеров. — Счастливая у вас рука, любезный капитан!

— Не правда ли, — отвечал Кастиль, — что подобных нет во всем Париже?

— И нигде, — сказал Бриссак.

Двенадцать человек в сопровождении испанского капитана вошли в караульню Новых ворот, которая заперлась перед ними. Ланглоа и его два товарища переглянулись с Бриссаком, и взгляд их говорил также, что у дона Хозе была счастливая рука.

Только что это было кончено, как на площади появилась герцогиня Монпансье на горячей лошади, а за ней целая армия слуг и офицеров разного сорта.

— Ну, — сказала она Бриссаку, — разделили караул, как я приказала?

— Это сделано у Новых ворот, — отвечал граф, — теперь мы перейдем к другим.